Александра Джонс - Любовный контракт
— Мы оба решили не просить. Для Стюарта это было бы только лишним унижением. С моими родителями — дело другое, они сами предложили помочь.
— А может, тебе самой попробовать подольститься к старому мистеру Маккензи? Он знает, что ты на своем поле преуспела.
— Вот как?
— Конечно! Мы, «Лэмпхауз», как раз собираемся издавать целую кучу бестселлеров, из тех, что продаются во всех супермаркетах страны. У нас дела вовсе не плохи, ты же знаешь это сама, дорогая.
Оливии на самом деле нравился большой бизнес, и она хорошо понимала чувства Стюарта. Как азартный игрок раз за разом ждет удачного расклада, снова и снова повышая ставку, так и бизнесмен ждет счастливого момента, когда «победитель получает все!». Она делала это с книгами, он — с инвестициями, пока ему не изменила удача. Она надеялась, что ее удача продержится подольше, чтобы дать им возможность выйти из личного финансового кризиса.
Мэгги тоже внесла заметный вклад в прояснение их ситуации.
— Помни, Оливия, никогда не следует огорчать мужа. Особенно мужчины не любят терять власть. Сейчас Стюарту, может быть, и нравится роль заботливого отца, но со временем он откажется от нее — и от тебя! Если хочешь сохранить свой брак, возведи его снова туда, где ему положено быть, — на пьедестал. Пусть он в глазах своего отца потерял контроль над британским отделением «Маккензи» — предложи ему взамен «Лэмпхауз». А ты можешь стать серым кардиналом при короле. В общем, будь благоразумна, не принеси в жертву своего мужа и свой брак. В конце концов, мужская гордость — это мужская гордость.
Оливия задумалась над словами матери. И думала очень долго.
Энди Графтер со Стюартом высаживали на склонах виноградные лозы, в то время как Дэнни весело прыгал вокруг, а Каро гулькала в коляске с пустышкой во рту. Стюарт поднял плюшевого мишку, которого она в очередной раз выкинула в грязь, и отложил его подальше. Оливия знала: он давно решил начать путь к выходу из финансового кризиса с посадки винограда — с небольшой помощью своих друзей и студентов из Оксфорда, которые все еще ухитрялись вовремя платить за проживание.
Идея Бэрди об извлечении дополнительных доходов оказалась не такой уж бредовой, размышляла Оливия. Когда виноградники принесут зрелые грозди и они смогут начать делать вино, им станет значительно легче. Но сейчас об этом рано говорить.
Стюарт вытер натруженной рукой вспотевший лоб.
— Приятно видеть тебя сегодня дома так рано, — прокомментировал он ее приход.
— Стюарт, нам надо поговорить.
— Прямо сейчас?
— Да, пожалуйста, прямо сейчас.
Она ушла в дом. Стюарт, держа Дэнни одной рукой, а второй подталкивая коляску с Каро, последовал за ней.
Оливия усадила детей за стол в кухне и дала им молока с бисквитами, затем налила две чашки чая, вручила ему одну и сказала:
— Я снова беременна.
— Не может быть…
— Может — по крайней мере, я так думаю. Меня снова целыми днями тошнит. Знаешь, в третий раз мне уже трудно все это выносить. Я старею и больше не могу быть и рабочей лошадью, и матерью! Мне надо оставаться дома.
Он открыл и закрыл рот, не уверенный ни в себе, ни в ней.
— Но как?
— Я знаю, ты считаешь, что мы не можем допустить, чтобы я бросила работу. Это так, но теперь наступила твоя очередь, Стюарт, да, твоя! Ты можешь вернуться в «Маккензи» хоть завтра, только не хочешь — после неудачных инвестиций. Так вот, тебе следует, не обращая ни на что внимания, занять свое место в Фаррингдоне, вместо того чтобы позволить Совету назначить другого директора.
— Оливия, трещина между мной и отцом гораздо глубже, чем…
— О'кей, ладно, тогда возьми на себя управление «Лэмпхаузом» и дай мне вернуться к семье и дому. Я не думаю, что смогу вынести еще девять месяцев на работе. «Лэмпхауз» сейчас крепко стоит на ногах, крепче, чем когда-либо. Мы сможем расплатиться с долгами в ближайшие годы, если только ты будешь доверять мне и не делать инвестиций втайне. Я же хочу быть домохозяйкой, а не деловой женщиной. В конце концов, мне уже за тридцать!
В его глазах снова зажегся свет.
— Ты делаешь это ради меня?
— Для пользы дела, дружок.
— «Лэмпхауз» — это вся твоя жизнь, Оливия!
— Больше нет. Я сделала все, что наметила, я за уши вытащила его из долговой ямы, превратив в процветающую компанию!
Он крепко обнял ее и прижал к себе.
— Так мы, значит, в последнем приступе страсти опять забылись?
— А когда это было? — поддразнила она. — Я что-то не помню.
— Ах, не помнишь? — Он начал щекотать и тискать ее, к восторгу детей. — Тогда позволь тебе напомнить!..
— Стюарт, здесь дети! Послушай, меня. Будем серьезны. Ты сделал свой первый миллион без чьей-либо помощи. После этого пошло легче, все твои комбинации удавались, и ты купил за семнадцать с половиной миллионов сначала «Лэмпхауз», а потом и меня. Теперь все переменилось, и я требую, чтобы никаких азартных игр у меня за спиной! Договорились?
— Договорились. И давай устроим грандиозную вечеринку в честь закладки наших виноградников. Мне ужасно надоела вся эта борьба за существование!
Оливия вздохнула.
— Ах, дорогой, ты так ничему и не научился!
Вечеринку они устроили только через год, но это была великолепная вечеринка. Из огромного шатра, раскинутого позади дома, открывался вид на танцплощадку, роль которой играл выложенный голубовато-серым мрамором бассейн.
Наша лебединая песня, размышляла Оливия. Она вдруг прониклась жизненным правилом Стюарта — делать хорошую мину при любой игре. Если у вас есть миллионы, гордо демонстрируйте их, если нет — притворяйтесь!
Они были вместе. Ухитрились выплатить часть своих долгов. У них были хорошие соседи и друзья. А главное — к членам семьи добавилась Элиза Саффрон Маккензи, с ее прелестным ротиком, курчавыми волосиками и голубенькими глазками.
Мать Стюарта все еще восстанавливалась после инсульта. Но ведь она выжила, и за это они тоже были благодарны судьбе.
Что до самой Оливии, то на этот раз не было ни послеродовой депрессии, ни чего-нибудь еще — у нее просто не хватало времени! Она относительно быстро восстановила фигуру и гораздо меньше нервничала насчет «Лэмпхауза»: тот был в добром здравии и в хороших руках — Стюарт, Совет директоров, Бэрди, Натали… Ей было за что благодарить Бога. Стюарт, обняв ее за талию, снова тонкую, сказал:
— Ты сейчас выглядишь даже красивее, чем ночью, милая.
— Спасибо, родной, ты тоже!
— Должно быть, у нас в глазах отражаются китайские фонарики, — пробормотал он. — Или мама-хатха в своем сверхпестром наряде.
