Алекс Джиллиан - Бумажные цветы
— Яркий свет раздражает больных, Никита. — пояснил Игорь Владимирович. — Пастельные нейтральные тона, полная звукоизоляция палат, приглушенный свет. Мы принимаем необходимые меря для душевного спокойствия пациентов.
Ник ничего не ответил. Он втянул носом воздух, пропитанный хлором и чем-то еще, свойственным только длинным больничным коридорам. Какое страшное место! Здесь легко потерять память, чувство времени, связь с реальностью. Даже картины с кремовыми пионами, развешанные вдоль стен навеивали апатичную тоску и сонливость. Предназначены для успокоения и расслабления, догадался Никита, но как удручающе действуют на здоровых людей. Или ему просто кажется, что он здоров.
Когда Игорь Владимирович остановился перед палатой с цифрой восемнадцать, написанной коричневой краской на грязно-белой двери, Ник внезапно растерял запасы бравады и напускной самоуверенности. После долгой бессонной ночи, он плохо соображал, и до сих пор не был уверен, что поступил верно, приехав сюда. Ему было очень страшно, и Ник не понимал, во что верить. Легко — сбежать и забыть, как страшный сон, но… те тетради были исписаны его рукой. Почерк не подделаешь.
Доктор Степанов проницательно заглянул в глаза Скворцова. Конечно, он увидел панику, страх, сомнение. Абсолютно нормальная реакция на открывшиеся обстоятельства.
— Подождите, Игорь Владимирович. — прошептал Ник, когда доктор поднес к замку длинный ключ из связки. Степанов быстро одернул руку и выжидающе посмотрел на бывшего пациента.
— Она действительно убила брата ножницами? — вопрос прозвучал так тихо, что врач догадался о смысле сказанного по движению губ молодого человека.
— Одна из ее личностей. — спокойно сообщил Степанов. — Ты понимаешь, Никит, в этом и состоит твоя задача на сегодня — заставить личность, побуждающую Миру к насилию и грубости, уйти, и оставить ту, которая способна быть счастливой и радоваться жизни. Мирослава Казанцева не безнадежна, Ник. Тут может быть достаточно одного слова, жеста, события, чтобы изменить все. Помнишь, как я сказал, что надеялся выписать двоих?
— Да. Но вы не уточнили, что имели в виду.
— Сейчас я скажу. Я, как врач, имел доступ к твоим записям, изучал и анализировал их, сопоставлял с рассказами Миры и ее личностей о тебе, о вас. Не буду говорить много слов, думаю, что Диана Казанцева пояснила основные выводы, которые я озвучил ей ранее. Интереснее всего концовка. Меня впечатлил эпилог вашей истории. И хотя Сирена не выходит на связь со мной, а Маргарита отказывается говорить о ней, у меня создалось стойкое впечатление, что в самом конце три лика Мирославы сошлись в едином мнении и чувстве. Она дала тебе уйти, скажу больше — показала путь. Но странно и непонятно, почему сама не пошла за тобой?
— Она знала, что я не вспомню. — На Никиту внезапно снизошло озарение. Как будто другой человек ответил за него. Тот, кто помнил и знал Миру, тот, кто владел ответами на все вопросы. И здесь, рядом с ней… ОН обретал силу.
— Слишком давно больна, чтобы не понимать, чем чревато мое пробуждение. — продолжил Ник. — Игорь Владимирович, я бы полмира отдал, чтобы вспомнить. Я читал собственные записи, словно роман, книгу, чей-то дневник. И все же я знаю, что все это было. Действительно было. Я не знаю, в каком из миров, в какой из фантазий или измерений, но в один миг наши души встретились в тонком пространстве, куда нет доступа зрячим и ограниченным разумом. Вы правильно сказали, точнее, сформулировали итоговый вопрос. Почему Мира не пошла со мной?
Ник взглянул в серьезные и мудрые глаза доктора.
— Я не звал ее, Игорь Владимирович. Мне кажется, что не звал. Я жил в той реальности, а эта была для меня сном.
— Что ты чувствуешь сейчас, Ник?
— Не знаю… — пробормотал Скворцов. Плечи понуро опустились. — В том мире я был богат и успешен, я обрел уверенность и одобрение отца. Здесь я никто. Переиграй мы все обратно, я бы предпочел остаться там. И есть опасение, что Мирослава думает так же. Я не помню ее лицо, не могу даже представить. И я боюсь. Я очень сильно трушу, Игорь Владимирович. Скажите, что я здесь делаю? Она — сумасшедшая девушка, убившая своего брата. Чем я могу помочь ей? И зачем мне это?
— Значит, нужно, раз ты здесь. — глубокомысленно заметил Степанов. Ник нервно усмехнулся сквозь сомкнутые бледные губы. Он отошел в сторону и кивнул доктору, разрешая, наконец, открыть палату. Сердце бешено забилось в груди, подобно раненой плененной птице, почуявшей свободу или скорую смерть.
— Не бойся, Ник. Она не опасна. Час назад Мирослава принимала лекарства, а сейчас, скорее всего, спит. Ты успеешь и разглядеть ее, и подготовиться к разговору. Разумеется, я буду присутствовать.
Последний рубеж был преодолен. Дверь в святая святых открылась и Ник зажмурив в приступе паники глаза, шагнул через порог.
На окне не было штор. Это первое, что привлекло внимание Никиты, когда он осмелился оглядеться. Свет практически залил небольшое пространство, в солнечных лучах кружили мельчайшие частички пыли. Промелькнула случайная мысль, как редко мы задумываемся о том, чем дышим ежедневно, ежеминутно, да что там — ежесекундно!
Вторым ощущением стало всеобъемлющее чувство узнавания. Нет, он избегал смотреть на девушку, отчаянно пытаясь отодвинуть роковой момент. Поразило совсем другое… Его окружал бумажный мир, похожий на белый плен, снежную сказку или дивный сон. Как мало безумия творили руки сумасшедшей. Она была талантлива, гениальна, она созидала красоту, соперничать с которой мало, кто решился бы, и вряд ли смог… У Никиты больно кольнуло в сердце, когда он представил однообразные дни Миры Казанцевой в этой каменной коробке, бетонной клетке — тюрьме для свободной и яростной души. А в том, что Мирослава не из тех, кто сдается, он был уверен. В ее работах, в хрупких бумажных отражениях псевдореальности, он видел силу духа и страстное желание, гнев и надежду, бесконечную любовь и нежность. Здесь не было места отчаянью, страху и смятению. Мира знала, каким хочет видеть свой мир, и он был таким — для нее.
— Это волшебно. — с трепетом произнес Ник, оглядываясь по сторонам. В этот момент он завидовал ей. Она знала, она все знала. Окружала его, наблюдала, ждала, звала, пока он не услышал…
Какая сила! Ее энергия хлестала его, разбивая в дребезги заслоны здравого смысла. Ник не смотрел на нее, но каждой клеточкой тела ощущал присутствие. Нереальность. Колдовство. Магия. Он не знал, какими еще словами охарактеризовать свои ощущения.
Кто властен, разделить души людей на больные и здоровые?
Никита Скворцов — тот, кого все считали излечившимся — чувствовал себя неуверенным и слабым, робеющим перед той, которая заведомо была сильнее и мудрее его — той, которая до сих пор числилась в списках тяжелых больных. Но именно она когда-то давно нашла его душу, попавшую в капкан времени, заблудившуюся в лабиринте миров, чтобы вывести оттуда, подарив любовь и надежду. Что же это было? Что?
