Анна Смолякова - Замок из песка
Я молчала, не выказывая абсолютно никакого желания поддерживать разговор. Хозяин выдержал паузу, понял, что ответа не будет, и кивнул каким-то своим мыслям.
— Ну что ж, — он встал и подошел к сейфу. — Если вы действительно так серьезно обижены и твердо решили уйти из театра, я могу только выразить свое сожаление по этому поводу. Ну и, естественно, выплатить вам оставшийся гонорар…
Антон едва заметно усмехнулся. Я нахмурилась. Деньги, конечно, были нужны, но перспектива принять их из рук Константина Львовича совершенно не прельщала. Да и потом, за эти жалкие доллары я уже успела и поползать под столом, и получить коньяком в лицо.
— Спасибо, гонорара не нужно, — я поднялась из кресла. — Оставьте его в качестве компенсации за мой уход. Я хочу точно знать, что между нами не осталось долгов.
— Абсолютно точно! — Хозяин развел руками. — Никаких долгов. Удачи вам, Настенька!
И всего на долю секунды в его взгляде промелькнула откровенная, мерзкая злоба.
Впрочем, с Антоном они распрощались довольно тепло, наметили какую-то деловую встречу, пошутили по поводу рыбалки. Дослушивать до конца милый треп Константина Львовича я не стала. Предпочла выйти в коридор.
Антон появился через минуту.
— Слушай, подожди немного, — сказала я, отлепляясь от стены. — Только с девчонками сбегаю попрощаться.
И тут же побледнела от стыда и ужаса: во-первых, потому что обратилась на «ты», во-вторых, оттого, что повела себя так, будто само собой разумелось, что он повезет меня домой. Тут же торопливо и неуклюже залепетала что-то про то, что меня, если не трудно, нужно подкинуть до метро. Подчеркнуто «выкала» и, не зная отчества, избегала произносить просто имя.
— Стоп, стоп! — прервал меня Антон. — Во-первых, на «ты», по-моему, лучше? Как тебе кажется? А во-вторых, маршрут давай обсудим по дороге.
Я торопливо согласилась и смылась к девчонкам, чтобы не смотреть в его разноцветные насмешливые глаза.
А с каким восторгом в раздевалке было принято известие о моем освобождении! Я сияла, как красно солнышко, и, кривляясь, изображала Константина Львовича, заверяющего меня в том, что никаких долгов между нами нет и быть не может. Девчонки смеялись. Одна только пессимистка Десятникова качала своей маленькой черноволосой головкой:
— Ну, будем надеяться, что на этом все кончилось…
— А что за мужик-то этот Антон? — интересовалась Кристинка. — Кто он вообще такой?
Я беспечно пожимала плечами. А девчонки возмущались, поражаясь моему равнодушию и легкомыслию.
— Ну, ничего, — подытожила та самая Люська, юбку которой я вчера экспроприировала, да так и не привезла, — под подол сразу не полез — это уже хорошо. На морду вроде бы ничего — это второй плюс. Да и потом, часики у него на руке тоже не за три рубля…
Все с ней согласились, особенно активно обсудив «морду» и «часики». Потом я взяла у нескольких девчонок телефоны, пообещала позвонить, как только определюсь, и на днях вернуть юбку. Вежливо, но сдержанно попрощалась с Раисой Николаевной, сидящей в зале, и вышла из ненавистного особняка.
Антон курил, стоя у машины. Яркое солнце золотило его волосы и высвечивало белый шрам на загорелом лбу.
— Ну что, поехали? — спросил он, открывая передо мной дверцу и садясь за руль.
— Поехали, — я пожала плечами. — Если только тебя эта утренняя автопрогулка никак не напрягает.
— Не напрягает… Кстати, джинсы идут тебе гораздо больше, чем та, вчерашняя юбка.
— А я специально ее надела. Потенциальных кавалеров распугивала. Тебя вот хотела напугать.
— И тебе это удалось. Но добил меня, конечно, леденящий душу вопль: «Нет! Не надо! Не трогайте!»
Мы оба рассмеялись. Вчерашние кошмары начинали казаться просто дурным сном. Только вот секундный взгляд Константина Львовича, да еще Юлькино «будем надеяться, что на этом все кончилось» никак не хотели уходить из памяти.
— Антон, — я впервые обратилась к нему по имени и от этого почувствовала себя немного неловко, — но, надеюсь, ты не думаешь, что вся эта история — в самом деле плод моего больного воображения? Он ведь вел себя совсем не так мирно. И коньяк мне в лицо плеснул. Это-то уж не померещилось!
— Да ничего я не думаю. — Он вдруг стал серьезным. — Константин Львович ваш, конечно, порядочная сволочь. Но у меня, к сожалению, с ним общие дела, поэтому набить морду я ему не могу.
— И не надо — морду!..
— Испугалась? — Антон усмехнулся. — Не бойся. Человек он, конечно, дерьмовый, но не дурак. И трогать больше тебя не будет.
С минуту мы проехали в молчании, а потом я спросила:
— Антон, а ты тоже из «этих»?
— Из каких, из «этих»?
— Ну, ты, в общем, понимаешь… Константин Львович простых смертных к себе в особняк не приглашает.
— Нет, — он рассмеялся. — Если ты имеешь в виду, есть ли у меня счет в швейцарском банке, собственная компания, дача на Мальдивах и желание стать лидером какой-нибудь партии, — то я не из «этих»… Я строитель по образованию. Специалист по фундаментам. И у нас этим занимаюсь, и за границей по договорам… Хотел архитектором стать, но почему-то не сложилось. А в детстве дворцы любил рисовать, домики. Собаку возле домика обязательно. И будку ей с балконом и подземным выходом… Кстати, у меня появилась идея!
— Что-нибудь связанное с собаками и будками? — осторожно переспросила я. Собак я опасалась, миролюбивые кошечки были мне как-то ближе.
— Да нет. Опять же с «Лебедиными озерами». Только в лес на этот раз забираться не нужно… Ну что, едем?
Я неуверенно пожала плечами и улыбнулась.
Немного покурсировав по центру Москвы, мы остановились возле дома в Девяткином переулке, вышли из машины и поднялись по темной лестнице чуть ли не под самую крышу.
— Здесь один мой хороший знакомый живет. Художник, — объяснил Антон, прежде чем нажать на кнопку звонка.
К моему удивлению, хозяин квартиры открыл не сразу, а вполне бытово сообщил через дверь, что в услугах слесаря из РЭУ он больше не нуждается и исправлять содеянное тоже не надо. Картину не спасти, а жаловаться он и так не собирается.
— Это не слесарь! — голосом всадника Апокалипсиса сообщил мой спутник.
Дверь немедленно отворилась. И передо мной предстал художник — точно такой, какими их обычно изображают на картинках в детских книжках. В просторной блузе, при бородке клинышком и даже в мягком темном берете. Возможно, в столь тщательно слепленном внешнем образе читалась бы стебная ирония, если бы художнику не было достаточно много лет. Выглядел он на пятьдесят с хвостиком, а улыбался светло и радостно, как годовалый младенец.
