Хоум-ран! - Райли Грейс

— Знаешь, это не имеет значения, потому что я никогда не буду преподавателем.

Эти слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их обдумать. Вдруг воцарившаяся тишина заставляет меня вздрогнуть: забывшись, я произнесла их так громко, что они донеслись до всех, кто собрался в кухне.

— Подожди, что? — спрашивает кто-то.

Мама хватает меня за локоть и тащит за собой в гостиную.

Не в холл за лестницей, не в кабинет и даже не в мою спальню — в нашу парадную гостиную в передней части дома, где красуются девственно-чистые диваны, на которые мы садимся лишь во время каникул. Это любимое место моей матери для чтения нотаций, и теперь я чувствую себя так, словно мне снова семнадцать и она вот-вот отчитает меня за очередную глупость.

Я вырываю руку.

— Мама, хватит! Я уже не ребенок.

— Так вот что в твоем представлении взрослое поведение? Говорить всякие глупости перед всей семьей! Перед своей подругой!

— Это не глупости. — Я одергиваю свое чудовищное платье, хотя с больши́м удовольствием разорвала бы его на части. — Я как раз хотела с тобой об этом поговорить.

— Ты хоть учишься вообще?

— Да. Господи… — Я делаю глубокий вдох. — Только… только изучаю я астрономию и физику. И соби­раюсь поступать в аспирантуру. Исследовать звезды и, возможно, однажды даже работать в НАСА. Но никак не становиться учительницей и домохозяйкой.

Она смотрит на меня так, будто я и в самом деле разорвала на себе платье.

— И как ты планируешь найти время на замужество? На рождение детей? На Себастьяна?

— Это тут ни при чем.

— Выходит, ты решила получить другой диплом и совершенно случайно забыла сообщить об этом нам с отцом?

— Мое желание для вас не новость.

— Что?

— Это не новость! — выкрикиваю я, теряя самообладание. — Я хотела этого всю жизнь, но вы не слушали меня!

В дверном проеме появляется Джана: ее руки скрещены на груди, брови нахмурены. Мама смотрит на нее, потом снова на меня, и в ее глазах отражается такое разочарование, что у меня едва не подгибаются колени.

— Мы с твоим отцом работали не покладая рук, чтобы ты могла учиться в престижном университете, — говорит мама, приближаясь. Хотя густой ворс ковра и заглушает тяжесть ее шагов, я все равно отчетливо ощущаю, насколько она сердита. — Чтобы ты могла получить диплом по ускоренной программе, как мы и договаривались.

— Я ни о чем не договаривалась. — Я скрещиваю руки, сдерживая желание сделать шаг назад. — Вы всё решили за меня, рассчитывая, что я не пойду наперекор вашему слову. Только дедушка всегда понимал меня, только он поддерживал…

— Моего отца нельзя было назвать реалистом, — резко обрывает меня мама. — Господи, Мия, приди в себя! Спустись с небес на землю!

— Я вовсе не витаю в облаках, — произношу я и, чувствуя, как в груди зреет всхлип, усилием воли подавляю его. — Это мое предназначение.

— А что насчет Себастьяна? Его предназначения? Он заслуживает жену, которая поддержит его и его профессиональные стремления. Позаботится о его детях. Работая круглые сутки, это делать невозможно.

— Ну и что! — вскидывая руки, выкрикиваю я. — Я сто раз тебе об этом говорила! Я даже не уверена, что вообще хочу выходить замуж и заводить детей!

Мгновение мать лишь молча смотрит на меня, а потом ледяным тоном произносит:

— Не могу поверить, что вырастила такую эгоистку.

По моей щеке скатывается слеза, и я торопливо вытираю ее рукавом.

— Как чудесно, что ничего не изменилось.

— Что?

Я издаю сдавленный смешок.

— Когда я сказала тебе об этом в прошлый раз, ты ответила, что, раз я решила лишить тебя счастья понянчить внуков, могу идти на все четыре стороны.

На ее лице появляется неподдельное замешательство, приправленное гневом.

— Я никогда такого не говорила.

— Нет, говорила. Ты, черт возьми, угрожала отречься от меня, если я не выйду замуж!

— Не смей ругаться в моем присутствии.

Поверить не могу: она даже не помнит этого! Сколько раз я с ужасом вспоминала эту фразу, а она даже не придала ей значения, даже не запомнила! То, что стало сокрушительным ударом для меня, для нее оказалось ничем.

Ничем.

Мой желудок будто завязывается в узел. Джана что-то говорит, но из-за звона в ушах я не слышу ее. И с чего я вообще решила, что они поймут? Что моя семья примет меня такой, какая я есть?

Оттолкнув Джану, я протискиваюсь мимо тетушек, кузин, Пенни и всех, кто сгрудился у входа в гостиную, прислушиваясь к нашей с мамой ссоре, и, громко хлопнув дверью, вылетаю во двор.

— Себастьян! — зову я.

Он оглядывается — как и почти все собравшиеся на праздник гости. Я прекрасно понимаю, что уйти сейчас будет грубо, но теперь это едва ли меня заботит. Лишь бы не разрыдаться на пути к машине.

— Я хочу уйти отсюда.

54

Себастьян

За всю дорогу до Филадельфии Мия не проронила ни слова.

Я пытался разговорить ее, когда мы сели в машину, но она посмотрела на меня таким взглядом, что я умолк на середине предложения. По ее щекам скатилось несколько слезинок, но утереть их она мне не позволила. Как и поцеловать ее. И взять за руку. И сделать что-либо еще, что могло бы хоть как-то ее успокоить. Когда я спросил, хочет ли она поехать к Джеймсу и Бекс, как мы планировали, она кивнула, а затем отвернулась и уперлась головой в боковое стекло.

То, что произошло между мной и ее братом, а затем — ее отцом, было странно и неловко, и, по-видимому, у нее случилось подобное с матерью, но намного хуже, из-за чего моя обычно энергичная Мия превратилась в тусклую, безжизненную пародию на саму себя. Молча ехать, вместо того чтобы засы́пать ее вопросами, невыносимо. В попытке развеять ее тоску я включил рок, но даже Pink Floyd оказались бессильны. Вчера, когда мы убирались под эту музыку в доме, она, взяв метелку для пыли, точно микрофон, вовсю подпевала их песне Young Lust. Тогда это так сильно меня насмешило, что я едва не свалился с лестницы. Сегодня же… даже ногой не притопнула в такт.

Надеюсь, что, когда мы доберемся до Джеймса и Бекс, мне удастся поговорить с ней наедине. Уверен, первым делом она захочет избавиться от этого глупого платья. Я ожидал, что она переоденется прямо в машине, приведя в замешательство наших пассажиров и водителей проезжающих мимо автомобилей, но, на мое удивление, она этого не сделала.

— Почти приехали, — говорю я, сворачивая на улицу, где живет брат. — Может, даже с парковкой по­везет.

— Такой симпатичный район, — негромко восхищается Пенни. Через зеркало заднего вида я замечаю, что они с Купером держатся за руки. Почти всю поездку они провели, уставившись в экраны своих телефонов, и я готов поспорить, они переписывались друг с другом, обсуждая случившееся на барбекю. — Так хочется снова увидеть их дом. Только представь, Мия, у них там целых пять этажей.

— А еще терраса на крыше, — добавляет Купер. — Может, даже посидим у костра вечером.

Мия медленно отрывает голову от окна и проводит рукой по волосам.

— Да, было бы здорово.

Ее голос звучит абсолютно ровно, в нем совер­шенно отсутствуют какие-либо эмоции — и хорошие, и плохие. Она поднимает с пола свою розовую сумочку и, достав из нее косметичку, опускает солнцезащитный козырек, чтобы воспользоваться зеркалом.

Когда она принимается поправлять макияж, я бросаю на нее быстрый взгляд.

— Ты уверена, что хочешь сейчас идти в гости? Мы спокойно можем вернуться в Мурбридж.

Мия качает головой.

— Нет, все в порядке. По сравнению с моей семьей ваши родственники — просто лапочки.

— Хочешь поговорить о том, что произошло?

— Нет, — огрызается она и тут же заливается румянцем. Ее лицо омрачает тень. — Прости, просто… Спасибо, но нет.

— Все нормально, — успокаиваю ее я, заруливая на парковку рядом с таунхаусом брата. — Если тебе сейчас не хочется ни с кем общаться, побудь одна. В этом нет ничего такого.