Дикая сердцем - Такер К. А.

Последний вариант вызывает у меня тревожный холодок, ползущий по позвоночнику, когда я вспоминаю щечки той девочки.

– Может быть, он переехал на Аляску поэтому.

– Это был бы не первый раз, когда человек бежит сюда от чего-то.

Джона протягивает руку, чтобы нажать клавишу на моем ноутбуке в спящем режиме. Он хмурится, глядя на появившуюся на экране анимированную рекламу ведьминского реквизита в натуральную величину.

– Не рановато для украшений к Хэллоуину?

– Это не на Хэллоуин. – Я открываю видео, чтобы Джона мог посмотреть, как глаза ведьмы светятся красным светом и она пугающе кричит. – Сегодня я прочитала статью о том, как одна женщина в Игл-Ривер поставила такую у своих мусорных баков, и за три года у нее не было никаких проблем с медведями.

– У нас тоже нет проблем с медведями. Мы же держим наши мусорные контейнеры в мастерской.

– Я поставлю ее не у мусорных баков. А у загона Зика. Рой сказал, что один настойчивый бурый медведь пытается проникнуть на его пастбище, а мы находимся к нему гораздо ближе, чем ты думаешь, если срезать через лес. Что, если медведь решит прийти и сюда?

Я заказала три камеры с датчиком движения, но их еще не доставили. И вряд ли они что-то сделают для нашей защиты.

– Так ты хочешь поставить эту полутораметровую красноглазую ведьму с черепом на лице возле загона нашего падающего в обморок козла, чтобы пугать медведя? – Джона продолжает хмурить брови, несмотря на нотки веселья в голосе.

– Нет. – Я вызывающе выпячиваю челюсть, осмеливаясь бросить ему вызов. – Я собираюсь поставить такую на каждом углу загона.

* * *

На следующий день ветки деревьев царапают краску нашего старого пикапа, пока я мчусь по узкой аллее Роя в пять минут седьмого, прождав Джону до последнего. Я знала, что мне не стоило его ждать. Я понимаю, что он выполняет важную работу, которая спасает жизни, и все же я разочарована.

Когда я подъезжаю к грузовику Роя и глушу двигатель, его псы разражаются лаем. Мюриэль попросила Тоби отправить мне СМС, чтобы напомнить, что я должна быть здесь в шесть. Она забрала Роя из больницы сегодня в полдень, и эта новость заставила меня покачать головой в неверии. У этих двоих самые странные отношения, которые я когда-либо видела.

Я испытываю страх и сомнения, прежде чем подавить их и выпрыгнуть из машины. Угрожающий лай Оскара затихает, и его хвост начинает вилять. Пес подходит ко мне достаточно близко, чтобы обнюхать мое бедро, а затем отпрыгивает. Это можно считать прогрессом, я полагаю. Даже Гас затихает, словно бы смиряясь с моим присутствием здесь.

Дверь сарая уже закрыта. Я слышу, как внутри него блеют козы. И даже курятник выглядит прибранным – куры в нем собрались вокруг, как я полагаю, кормушки, а земля под их лапами усыпана древесными опилками. Похоже, все вечерние хлопоты уже выполнены. Может, сюда все же заходил Тоби?

Так как Роя нигде не видно и я не знаю, что еще делать, я поднимаюсь по ступенькам крыльца и стучу во входную дверь. Прежде чем она открывается, я слышу скрип, неразборчивое бормотание и звук шаркающих по деревянному полу ног.

Прошел день, но сейчас Рой почему-то выглядит еще хуже, чем когда он лежал на полу сарая в крови и под кучей бревен. Рана на его лбу, может быть, и закрылась, однако ее скрывает пурпурно-синий кровоподтек, который тянется до самого левого глаза. Рука зафиксирована временной распоркой и висит на перевязи. Под его простой белой футболкой я могу разглядеть бинты, обвивающие грудную клетку.

Но, пожалуй, самое тревожное в его внешности – это пепельный цвет лица.

– Привет… Мюриэль сказала мне быть здесь к шести, чтобы помочь тебе с вечерними делами.

Он хмыкает.

– Я уже обо всем позаботился.

Мои брови поднимаются.

– Серьезно?

Я помню времена, когда Саймон поскользнулся на обледенелом тротуаре и сломал себе ключицу; мне тогда было восемнадцать. Он был прикован к постели несколько недель и пил обезболивающее все время. Полагаю, болевой порог Роя гораздо выше, чем у моего отчима, однако у него же не один, а сразу несколько переломов.

– Давай мы не будем играть в эту игру, где ты притворяешься, что хочешь находиться здесь, Калла.

Мое имя, произнесенное с акцентом Роя, звучит странно. А может быть, дело в том, что он ни разу не называл меня так, предпочитая вместо этого говорить «городская простушка» или «девочка». Я даже не была уверена, что он его помнит.

– Дело не в том, хочу ли я быть здесь…

– Да-да, это все Мюриэль. Я понял. Давай мы с тобой договоримся: если эта старая кляча спросит, то ты скажешь ей, что все были подоены, накормлены, политы и оставлены на ночь. Это будет наш с тобой маленький секрет. Все в выигрыше. Так что можешь идти домой и дать мне спокойно доесть мой ужин.

Я бросаю взгляд ему за спину и вижу на столе миску и открытую банку говяжьей тушенки рядом с баночкой таблеток, выписанных Рою. Без сомнений, это болеутоляющие. Наклейка на них еще не разорвана.

– Значит, завтра утром…

– Я уже сказал, что мне не нужна помощь. До сих пор я справлялся и сам. Я разберусь.

Смертельно бледный цвет лица Роя вызывает у меня беспокойство, однако я не собираюсь стоять на его пороге и спорить с ним.

– Ладно, тогда… Спокойной ночи?

Я делаю шаг от двери.

– Тебе нравятся яйца? – спрашивает он.

– Э-э-э… да.

– А я ненавижу яйца.

Я нахмуриваю брови.

– Тогда зачем тебе все эти куры?

– Подожди секунду. – Он медленно разворачивается, и я улавливаю гримасу боли, мелькнувшую на его лице. Подойдя к холодильнику, Рой достает две картонки и шаркает обратно к двери. – Вот. Мне они не нужны. Они уже помыты.

– Я думала, ты продаешь их в закусочную?

– Нужны они тебе или нет? – огрызается Рой.

У меня в голове щелкает – должно быть, это жест с его стороны. Доброты или благодарности. От человека, который ничего и никогда не дает бесплатно, по словам Тоби.

Я принимаю упаковку из его ожидающей руки, отмечая, как сильно побледнело его лицо после этого небольшого похода к холодильнику.

– Спасибо.

– Угу. – После долгой паузы он добавляет: – Спокойной ночи.

– И тебе.

Я покидаю крыльцо Роя, чувствуя гораздо меньше облегчения, чем следовало бы, от того, что мне удалось избежать списка всех этих обязанностей, который включает в себя трогание вымени и выгребание навоза.

Но все, что я чувствую, – это жалость к старику, который не сделал ничего, чтобы ее заслужить.

* * *

Я улыбаюсь, слыша звон металлической ложки о фарфор.

– Что ты собираешься делать, когда мама узнает, что ты ешь после того, как она легла спать?

– Категорически отрицать это, разумеется, – бормочет Саймон с полным ртом картофельного пюре быстрого приготовления.

Я наконец-то поняла, где он прячет свои заначки – в запертом шкафу, где хранятся личные дела его пациентов, – единственном месте в доме, куда моей маме нет доступа.

В Торонто сейчас одиннадцать тридцать, но мой отчим всегда был совой. Когда я вернулась домой от Роя и написала Саймону сообщение, что хочу с ним поговорить, я знала, что он не спит и будет свободен.

– Так что? Как ты собираешься поступить со своим сварливым соседом?

– Я не знаю. А как мне стоит поступить?

– Какие у тебя варианты?

Я вздыхаю. Саймон прекрасно знает мои варианты. Он, как обычно, заставляет меня самостоятельно искать ответы, вместо того чтобы просто указать мне путь. Он ничего не может с этим поделать; так говорит психоаналитик в нем.

– Либо я появляюсь у него завтра утром, либо нет.

– Хорошо. Что произойдет, если ты приедешь туда утром?

– Он отправит меня домой. И, вероятно, накричит.

– А если ты не приедешь…

– Тогда он все сделает сам, но что, если он упадет? Или потеряет сознание от боли? Что, если туда придет медведь и погонится за ним? – Я перечисляю весь список ужасных последствий того, что произойдет, если Рой будет предоставлен самому себе. – Ты бы видел его сегодня, Саймон. Он выглядел так, будто был готов упасть в обморок.