Вера Ветковская - Любовь под облаками
— Золя, — удивляясь невежеству «профессора», сказала Галя.
Писатель Р. раскрыл рот, очевидно для какой-то колкости, но сдержал себя и снова отвернулся.
Галя увидела, как американец печатными русскими буквами вывел в клетках:
— Зола.
— Золя, — поправила Галя.
— Сенк ю, — поблагодарил американец.
«Не лингвист», — подумала Галя.
Через пару минут американец вновь потребовал Галю к себе. На этот раз его интересовал яд, которым Клавдий отравил отца Гамлета.
— Цикута, — предположила Галя.
— Сенк ю, — молвил американец.
Не успела Галя отойти, как он справился у нее о русском художнике, авторе «Утра в сосновом бору».
— Шишкин, — терпеливо ответила Галя.
Американец одобрил ее осведомленность в области живописи, оттопырив большой палец, а Галя подумала: «Не искусствовед».
Через десять минут «профессор» выяснял у нее, кого следует считать «отцом истории».
— Геродота, — произнесла Галя, решив про себя: «Не историк».
Затем «профессору» потребовался синоним «собачьей будки».
— Конура, — отозвалась Галя, вообще не зная, что думать.
— Что есть конура? — на скверном русском спросил «профессор» осклабившись.
— Домик для песика, — пояснила Галя, метнув взгляд в сторону Р., которого уже заметно тошнило от соседа.
— Что есть песик? — настаивал «профессор».
— Собака, — сказала Галя, — гав-гав.
— Доге коньюра? — переспросил американец.
— Доге конура.
— Совьет раите? — снова спросил американец. Галя хотела сказать, что «совьет раите», то есть советский писатель, сидит рядом с ним и что о советском писателе не худо бы справиться у самого советского писателя, но, увидев перекосившееся от злобы лицо Р., взглянула через плечо «профессора» и сказала:
— Трифонов.
Затем американец поинтересовался народом в Бразилии, пустыней Индии, государством в Северной Африке, фамилией конструктора батискафа, о которой Гале пришлось справиться у других пассажиров, римским философом...
— Братья Гракхи, — проходя мимо с тоником со льдом, — пошутила Женечка.
— О, тут не есть братья... тут есть одьин человек...
— Может, Светоний?
— Сенека, — подсказала Женя, ослепительно улыбаясь.
На кухне Галя пожаловалась Женечке:
— Этот американец меня забодал! Что я ему, энциклопедия, что ли?
— Он неровно к тебе дышит, черт побери, — изрекла Женя.
— Когда есть ты, кто может быть неравнодушен ко мне? — засмеялась Галя.
— Уверяю тебя, — стояла на своем Женя. — Боюсь, в Люксембурге он купит журнал с новой головоломкой... Это у него такой способ ухаживания... В Гаване сделает тебе предложение, помяни мое слово!
— С ума сошла, — усмехнулась Галя. — Тебе всюду мерещатся предложения руки и...
Она осеклась.
Шторки, скрывавшие кухонный отсек, открылись, и она увидела американца.
— Есть проблемы? — со смехом в голосе поинтересовалась Женя.
— Есть проблемы, — на чистом русском языке ответил «профессор». — Никак не могу отгадать имя девушки, которую никогда нельзя застать дома, которая летает на самолетах «Аэрофлота» и имеет прелестную дочь по имени Люба...
Американец снял очки.
— Федор? — ахнула Галя. — Боже мой! Федор!
— Сколько зьим, сколько льет, как говорит хороший русский поговорок, — произнес Федор Ступишин.
Женя прыснула.
— Говорила же я тебе... — начала она.
— Что вы, красавица, говорили этой замечательной девушке? — осведомился Федор.
— Говорила, что нас ждет какая-то головоломка, — нашлась Женя.
— Вы очень проницательны, — похвалил ее Федор.
Женя смутилась.
— Ладно, извините, мне надо к пассажирам... Галя, закрой задвижку, — уходя, шепнула она Гале.
— Федя! — Галя повисла у него на шее. — Как я рада! Ты вылез из телевизора?
— Я смекнул, что тебя можно поймать только на работе, — объяснил Федор. — Ну, здравствуй, дорогая моя!..
...За разговором Галя и не заметила, как пролетело время. И разговор был какой-то странный: вспоминали прошлое — мечты, надежды... Как будто еще ни разу в жизни ни ей, ни Федору не приходилось взглянуть на себя со стороны, вспомнить, какими они были в юности.
— У тебя появились седые волосы. — Галя осторожно коснулась рукой шевелюры Федора.
— Это я интересничаю, — хмыкнул Федор, и в этом ответе она узнала его, прежнего. — Жизнь-то была не пыльная, надо признаться... Помнишь, как я мечтал когда-то о больших потрясениях, глобальных переменах, об испытании на прочность? И вот оказалось, самое большое испытание — проживать жизнь день за днем и все время надеясь на то, что завтра будет лучше, чем вчера.
— Большевистская закваска, — проронила Галя.
— Ну, — согласился Федор. — Кто бы мог подумать, что и во мне, принципиальном борце с существующим режимом, все это есть, не правда ли? То же упование на будущее, которое непременно наступит, если поймать с поличным взяточника или несуна на мясокомбинате.
— И что ты собираешься делать? — с интересом спросила Галя.
Федор пожал плечами:
— Работать. С телевидения я ушел, слишком от многих людей там приходится зависеть...
— От многих людей или от группы людей? — решила уточнить Галя.
— В группе тоже согласия нет, в группу объединяются по какому-то внешнему, китчевому признаку, вроде окраски знамен... Да, я теперь попробую поработать в одиночку, в газете, как в старые добрые времена. Но я порываюсь сказать тебе самое главное...
— Что же?
— То, что я страшно рад нашей встрече. А ты... ты что скажешь по этому поводу?
Галя взглянула на часики, поднялась:
— Ладно, ступай, Федор, на свое место, мы уже снижаемся. Счастливо тебе выступить на конференции... как она там называется?
— А как они все называются... «Пути выхода России из кризиса». Что-то в этом роде.
— Р. тоже летит на конференцию?
— Да, забавная ситуация. — Федор искоса взглянул на Галю, знает ли она о его отношениях с Р. Лицо Гали было непроницаемо. — Р. летит от Союза писателей, я — от Союза журналистов.
Женя уже закончила давать информацию на посадку, самолет выпустил шасси и, подпрыгнув, заскользил по земле. И тут холодный пот прошиб Галю...
Ее стало бросать взад-вперед по салону. Галя успела сообразить: произошло что-то неладное, самолет не тормозит. «Не сработал реверс», — промелькнуло в голове, и она полетела в проход...
Мелькнуло испуганное, перекошенное лицо упавшей на пол Женечки, вцепившейся руками в подножье кресла. Галю отшвырнуло в конец салона.
Пассажиры, пристегнутые, закричали.
Самолет вылетел на «ноль» и помчался к чернеющей вдали лесополосе.
