Маргарет Пембертон - Белое Рождество. Книга 1
Она смотрела на окончательно проснувшегося внука, и в ее глазах блестели слезы радости. Габриэль ласково поцеловала мать в щеку и, взяв ее под руку, чтобы поддержать, повела вверх по лестнице в квартиру.
– У тебя много молока, дорогая? – озабоченно спросила мать несколько минут спустя, когда Габриэль расположилась на диване, расстегнула блузку до пояса и дала Гэвину грудь.
– У меня хватит молока на десяток детей, мамочка, – ничуть не смутившись, ответила Габриэль.
Послышался стук, и Этьен отправился открыть дверь.
– Это очень хорошо, дорогая, – начала мать, – потому что...
– Филипп хочет переброситься с тобой словцом, – сказал отец, входя в комнату. Вслед за ним вошел Филипп.
Мать с негодованием вскочила, сердясь на супруга, который впустил в комнату постороннего мужчину, когда Габриэль кормит грудью. Габриэль же невозмутимо смотрела на гостя снизу вверх и улыбалась.
– Ты пришел, чтобы поздравить меня, Филипп? – спросила она. – Или просить, чтобы я опять тебе позировала?
– И то и другое, – ответил он, улыбаясь в бороду и втискивая свое массивное тело в кресло напротив. – И я хочу, чтобы ты позировала мне именно так, как сидишь сейчас – с ребенком у груди. Твое зрелое, цветущее тело просто восхитительно...
Мать вытаращила глаза, не веря собственным ушам.
– Ди!– гневно крикнула она Филиппу, переходя на родной язык, как это бывало всегда в тех редких случаях, когда она выходила из себя. – Ди! Ди!
Донельзя озадаченный, Филипп неловко выбрался из кресла.
– Что такое? – спросил он. – Я чем-то оскорбил вас, мадам? Может, я что-то не так сказал? – Ему и в голову не приходило, чем он мог провиниться.
Только гнев, прозвучавший в голосе матери, помешал Габриэль расхохотаться. С огромным трудом подавив смех, она сказала по-вьетнамски:
– Все в порядке, мама. Филипп уже уходит. – И, повернувшись к гостю, добавила: – Мама неправильно тебя поняла, Филипп. – И прежде чем он пустился в расспросы о причинах недоразумения, поднялась, пересекла комнату и вместе с ним двинулась к выходу. – Думаю, я не смогу работать натурщицей, Филипп. По крайней мере в ближайшее время.
– Это огромная потеря для меня, – низким раскатистым басом отозвался Филипп. Задержавшись в дверях, он окинул Габриэль взглядом, полным искреннего сожаления. – Обещай мне, что, пока не будешь работать у меня, ты не будешь работать ни у кого другого. Особенно у этого мерзавца Леона Дюрраса.
Как ни старалась Габриэль, она была не в силах долее сдерживать смех.
– Обещаю, – сказала она и, приподнявшись на цыпочках, поцеловала Филиппа в заросшую щеку.
– А как насчет пения? – с насмешкой осведомился тот, явно удовлетворенный. – Смогу ли я вновь услышать твой голос в «Черной кошке»?
– Вряд ли, – ответила Габриэль, внезапно посерьезнев. – Я не брошу пение. Я буду петь всю жизнь. Но по некоторым причинам, которых и сама еще не понимаю, я никогда больше не буду выступать в «Черной кошке».
– Да ты ясновидящая, – сказал Мишель час спустя, когда Габриэль поведала ему о разговоре с Филиппом. – Со вчерашнего утра я только и делал, что пытался связаться с тобой и сообщить, что у тебя есть шанс заняться чем-то новеньким.
– Чем именно? – с интересом спросила Габриэль, нетерпеливо притопывая.
Мишель улыбнулся. Он боготворил Габриэль, но с первой секунды их знакомства знал, что его чувства не найдут взаимности. Он научился терпеть. Вместо того чтобы стать ее партнером в любви, он стал ее партнером по сцене, ее другом. А поскольку дружба и сотрудничество в отличие от любовной привязанности могут длиться всю жизнь, Мишель предпочел смириться.
– Рок-н-роллом, – ответил он, с удовольствием рассматривая ее лицо, на котором промелькнуло недоверие. – Старым добрым ритмичным рок-н-роллом.
Габриэль разразилась безудержным хохотом.
– Я певичка из ночного клуба, – сказала она, вновь обретя дар речи, но все еще посмеиваясь над нелепостью такого предложения. – Я исполняю медленные мелодичные песни. Зажигательные страстные любовные песни. Если бы я захотела, могла бы стать новой Брендой Ли или Конни Стивене.
Мишель потянулся к тарелке с печеньем, которую перед ним поставила мать Габриэль. Подобно остальным ее друзьям, он редко бывал у нее дома, но уж если приходил, Вань делала все возможное, чтобы он чувствовал себя желанным гостем. Интеллигентное лицо Мишеля, его глаза за стеклами очков внушали ей уважение. Он выглядел скорее студентом или молодым учителем, чем музыкантом.
– Этого от тебя никто не ждет, – заявил он улыбаясь. – Ты слишком сексуальна, чтобы стать кумиром девчонок-хиппи, а Рэдфорду совсем не нужны копии Ли и Стивене.
– Рэдфорду? – Рок-н-ролл был чужд ее стилю, и все же Габриэль была заинтригована.
Мишель проглотил печенье, подался вперед, сунув руки между колен, и с воодушевлением продолжил:
– Рэдфорд Джеймс, чернокожий, дьявольски талантливый и на редкость честолюбивый американец.
Габриэль опять рассмеялась.
– Что же тут нового, дорогой? – спросила она, перегибаясь через подлокотник кресла и аккуратно укутывая спящего сына. – Что особенного в этом дьявольски талантливом и честолюбивом американце?
– Он изобрел совершенно новое звучание. – Мишель произнес эти слова с такой непоколебимой уверенностью, что Габриэль задумалась. В области музыки Мишель был очень строгим судьей, и поразить его чем-либо было не так-то просто. – Рэдфорд добился определенного успеха, выступая в 1964 году в составе чисто мужской негритянской группы, но они были слишком похожи на сотни прочих коллективов, чтобы привлечь к себе серьезное внимание. Когда центр музыкальной жизни переместился в Лондон, Рэдфорд отправился туда и играл в клубах, а в конце года собрал новую группу. У них великолепная инструментовка – смесь негритянского блюза и классического рока, скорее «Роллинг Стоунз», чем «Битлз». Сейчас Рэдфорду нужна солистка с вызывающе эротической внешностью и голосом, способным поставить аудиторию на уши. Одно время ему казалось, будто он нашел то, что искал, – девицу из Ливерпуля, в голосе которой, как и у Леннона с Джаггером, присутствует нечто негритянское. В феврале они выступили на одном концерте в качестве «разогревающей» группы и стали гвоздем программы. Им сразу предложили контракт на запись пластинки и месячные гастроли в Штатах. В следующем месяце их приглашают принять участие в фестивале, который, по всей видимости, станет крупнейшим шоу под открытым небом из всех, что когда-либо проводились во Франции.
– И что же? – с нетерпением спросила Габриэль, гадая, когда же Мишель наконец перейдет к сути.
