Запрет на любовь (СИ) - Джолос Анна

— Не надо никуда переводиться, Джугели.

Это произносит, уже глядя в глаза. После чего просто уходит, оставляя меня наедине с ворохом беспокойных мыслей.

Прислонившись взмокшей спиной к холодной плитке, прикрываю веки и стою так до тех пор, пока гнетущую тишину не прерывает трель звонка.

Глава 40

Марсель

Апрель.

Кабинет директора.

Свободный. Ромасенко. Горький. И я.

Всё те же, всё там же.

— Жду объяснений, молодые люди, — строго смотрит на нас Светлана Николаевна. — Долго молчать будем? Хочу услышать причину конфликта, возникшего между вами и обучающимися одиннадцатого «Б». Из-за чего произошла драка у ворот школы?

— Какая драка, мать? Ничё не было.

— Я напоминаю, первое: тут я тебе не мать! И второе. На территории везде установлены камеры.

— Конкретно там их нет. Ты же в курсе? — хмыкает Макс.

— Опусти ногу и сядь нормально! Ещё раз спрашиваю. Что произошло?

В ответ — звенящая тишина.

Ну реально, кто станет рассказывать про стычку с бэшками? Тем более, что поводом для неё послужил поступок одного дебила по отношению к Марго, нашей психологине.

У Ромасенко ж пунктик. Издеваться над ней — исключительно его прерогатива.

— Значит, по вашей версии, ничего не было, — вздыхает директриса. — Тогда что с руками? Объясните?

— Тренировался, — пожимает плечами Дэн.

— Один уже дотренировался вне стен секции. Хочешь, чтобы выгнали, как Абрамова?

Недовольно поджимаю губы.

Обязательно упоминать конкретно мой пример? Обойтись без этого никак?

— Горький? — ждёт пояснений от него.

— На физре, об козла стесал.

— Об козла… — повторяет она за ним. — А фамилия козла случайно не Голенищенко?

Пацаны ржут.

— Ну а ты?

Николаевна переключается на меня. Смотрит в упор испытующе.

— Упал с мотоцикла, — пожимаю плечом.

— Третий раз за месяц? Горе-ездок.

— Да.

— А я… — заводит Макс.

— Тебя даже слушать не хочу! Вот что… Я устала от ваших выходок!

— Старые песни о главном начинаются, — бормочет он раздражённо.

— Если с тобой всё понятно, — машет рукой на сына, — то как насчёт вас, ребята? Поступать в приличные учебные заведения не планируете?

— Видимо, нет, — присоединяется к разговору завуч. — Совсем о своём будущем не беспокоятся. Думаю, коллеги, нужно всех поставить на учёт в полицию!

— Поддерживаю! Сколько предупреждений было! — поддакивает соцпедагог.

— А сколько нарушений за прошедшие два месяца! Драки, вандализм, девиантное поведение!

— Ой, да чё вы…

— Не чё, а что, Ромасенко! Ни стыда, ни совести! Только и делаешь, что мать подставляешь! Курение, распитие алкоголя, порча чужого имущества!

— Я совершеннолетний. Мать за меня ответственность уже не несёт.

— Окончить школу спокойно ты можешь, совершеннолетний? Молва о тебе на весь город!

Макс закатывает глаза.

— Пожалей-то самого близкого человека, скотина бездушная!

— Поосторожнее с высказываниями, женщина-одуван. У вас, кстати, шиньон отваливается.

— Хамло! Всё-таки надо было сдать его в спецшколу, ещё тогда, в восьмом классе! — шипит, поправляя искусственную накладку.

— Ничего. Получит аттестат и пойдёт в армию. Сил моих нет больше… — произносит Светлана Николаевна, снимая с переносицы очки.

— Вы на себя-то посмотрите. Уличная гопота, ей Богу!

— Этот изрисованный… Весь уже в наколках!

— Ваще не весь.

— Готовишься в места не столь отдалённые, Павел? — интересуется завуч, глядя на Горького. — Чтобы приняли за своего?

— Странная у вас теория, — усмехается друг.

— Когда отец или мать явятся в школу?

— Им некогда. У них суды и разгар бракоразводного процесса.

— Это не повод! Заниматься твоим воспитанием — их прямая обязанность.

— Они не придут.

— Дед значит пусть приходит!

— Деда не трогайте, ясно?

— Не трогайте. Вы посмотрите на него! Указывать ещё нам будет! — стучит ладонью по столу соцпедагог.

— Вернёмся к нашей беседе, — директриса устало потирает лоб. — Голенищенко и Боков утверждают, что вы на них напали.

— Они пи… Лгут короче.

Вдох-выдох кислорода сквозь зубы.

Мать Ромасенко явно в очередной раз теряет терпение.

— Светлана Николаевна, с ними нужно что-то делать. Оборзели в край! Хамят, никого не слушают, устраивают в школе беспредел! Вседозволенность налицо! Шац не справляется, — качает головой завуч.

— Она-то тут причём?

— При том, Свободный! Матильда Германовна — ваш классный руководитель. Который, что печально, не в состоянии призвать вас к порядку и дисциплине! Всю школу на уши поставили своими выходками! Что ни день, то происшествие! Прогулы, битые стёкла, сорванный учебный процесс, конфликты с мордобоями, аморальщина!

— Аморальщина? — вскидывает бровь Ромасенко.

— Ещё раз увижу тебя в женском туалете или женской раздевалке спортзала… — грозится соцпедагог.

— С кем-то конкретным или вообще?

— Ну какое хамло!

— Так, пошли все писать объяснительные в соседний кабинет, — выгоняет собравшихся Светлана Николаевна. — Абрамов, ты — пока задержись.

Приходится снова опуститься на стул.

Какого чёрта ей от меня надо?

— Через десять минут жду объяснительные!

— Чё писать-то, если писать нечего?

— А ты сядь и хорошенько подумай, Денис! А не подумаешь, придётся мне сделать звонок твоему тренеру!

— Не надо тренеру.

— На выход! Видеть вашу компанию уже не могу. Тошно!

Вышеупомянутая делегация перемещается в соседнее помещение.

— С тобой хочу пообщаться тет-а-тет.

— На тему?

— На тему твоего вызывающего поведения.

— И снижения успеваемости, — вставляет свои пять копеек завуч.

— Она давно снизилась. Опоздали с промывкой мозгов года на два.

— Послушай, Марсель, — двигает к себе какую-то таблицу. — Впереди экзамены, а ты пишешь диагностические работы по русскому языку и математике на двойки.

— Он даже не пытается выполнить задания. Сдаёт, Светлана Николаевна, девственно чистые листы!

— Ты можешь это как-то объяснить?

— Не хочу — не пишу. Такое объяснение катит?

— Нет не катит! Ты перестал заниматься совершенно!

— Ситуация аналогичная по всем предметам. Кроме физкультуры, — докладывает завуч директрисе.

Усмехаюсь.

— Очень весело, Абрамов. Что в аттестате по итогу будет?

— Да мне как-то плевать.

— Ну-ка не выражаться! Следи за языком! И выплюнь, наконец, жвачку.

Сверлит меня взглядом-бензопилой, но я продолжаю жевать.

— Распоясался окончательно! Говорила я вам, что это было затишье перед бурей. Так и оказалось, собственно.

— Марсель, скажи, возможно, тебя что-то беспокоит?

Мать Ромасенко примеряет на себя роль хорошего полицейского.

— Котлеты в столовке стали дерьмовые.

— Да он над нами просто издевается! — возмущённо кудахчет завуч.

Вскидываю руку с часами.

— Мне пора идти за сестрой в соседнее здание.

За спиной открывается дверь.

— Мы с тобой ещё не закончили!

— Ну, пять минут у вас есть максимум, — откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. — Вещайте, давайте, Людмила Петровна. Что там ещё за претензии?

Неожиданно получаю хороший такой подзатыльник.

— Встал.

Растерянно моргаю.

Увидеть отца тут, в кабинете директора, я никак не ожидаю. Он ведь уезжал в Москву по работе. Полтора месяца не виделись.

— Добрый день, Ян Игоревич, спасибо, что пришли. Мы не стали беспокоить вашу жену. Понимаем, ей сейчас волноваться нельзя.

— Как раз-таки из-за того, что она нервничает, я здесь

— Присаживайтесь.

— Ты когда приехал? — потираю ушибленное место.

— Рот закрыл и встал. С каких пор нужно повторять дважды?

Давит взглядом, пока я поднимаюсь.

Злой и сердитый. Сразу считываю. По глазам.