Джин Стоун - Такая разная любовь
Да, в том, что случилось тогда с ней, виноват был именно Эрик, а не она.
Она глотнула из чашки. От кофе пахло пластмассой.
И теперь она должна увидеть его. Пусть он посмотрит на нее. Зу должна показать ему, что она не умерла тогда, а выстояла. Физически и душевно.
Она поставила чашку на тумбочку. Но если еще вчера она хотела только отомстить, то теперь ей хотелось также и поблагодарить его. Ведь не будь той поездки в Лос-Анджелес по его инициативе, не было бы и всех тех счастливых лет, что она прожила с Уильямом. Зу хотела сказать Эрику спасибо за то, что тот дал ей возможность выбрать себе жизнь за пределами Хиббинга.
Но прежде всего нужно позвонить Марисоль.
Набирая ее номер, Зу очень надеялась, что подруга не сердится. И не разозлится, узнав о том, где Зу находится. Марисоль была права: они были самыми близкими подругами и не имели друг от друга никаких тайн. Именно поэтому Зу хотелось поделиться всем, что было сейчас в ее душе, не с Мэг Купер и не с Алиссой Пэйдж, а с Марисоль, которая была с ней в те минуты ее жизни, когда больше никого рядом не было.
— Так и знала, что тебе взбредет в голову какая-нибудь глупость, — прокричала Марисоль в трубку. — Он бросил тебя, милая. Или ты уже забыла?
— Марисоль, подожди, — попыталась вставить Зу. — Мне необходимо было побывать здесь. Теперь я это окончательно поняла. И я приехала вовсе не для того, чтобы возрождать отношения с Эриком. Просто мне хочется поблагодарить его…
На том конце провода Марисоль рассмеялась:
— Поблагодарить его?! За что?! За то, что он тебя бросил? Я уж и не помню точно, сколько дней и ночей ты после этого проплакала… Хотя помнить-то должна, потому что только я одна это и видела. За это ты хочешь его поблагодарить?
— Марисоль… — Зу посмотрела на стул с порванной обивкой, который стоял у окна, занавешенного поблекшими клеенками. Она содрогнулась при мысли о том, что вот точно так же мог выглядеть ее собственный дом, если бы она осталась в Хиббинге.
— А как же Скотти? Ты хоть раз задумывалась над тем, что все это будет означать для него? Тебе прекрасно известно, что он боготворил Уильяма. И зачем, когда прошло столько лет, вдруг оглушать его сюрпризами? Ему будет очень больно, вот и все, чего ты этим добьешься. Зу, ты сделаешь ему очень больно, а, по-моему, он и так уже достаточно натерпелся в последнее время. Да, по росту он уже выше нас с тобой, но в душе он еще ребенок и сердце у него детское. Ты хочешь, чтобы оно сжалось от боли? Ты этого добиваешься?
Зу не мешала подруге изливать свое негодование и одновременно приходила в себя. Наконец она быстро проговорила:
— Марисоль, я не собираюсь ничего рассказывать Скотту. Когда я летела сюда в самолете, то точно еще не знала, зачем я это делаю. Теперь знаю. Эрику знать про все это совершенно необязательно. Я не расскажу ему ни сейчас, ни вообще. Все будет так, как мы договорились много лет назад. Я, ты и Уильям.
— Наконец-то в твоей голове появилась хоть одна здравая мысль.
— Я испытываю сейчас такую уверенность в себе, какой не чувствовала многие годы.
— Так на кой черт тебе сдался этот твой Эрик? Возвращайся в Миннеаполис, садись на самолет и давай домой. Сегодня же. Уезжай оттуда, пока не передумала.
— Ты думаешь, что я могу передумать после встречи с ним?
— Милая, один раз он тебя уже окрутил. Ничто не помешает ему сделать это вторично. У мужиков есть к этому большой талант, это у них в природе. Но ты всегда должна помнить, что он поступал с тобой в чем-то нисколько не лучше того, как мой Луис поступал со мной. О, конечно, Эрик не колотил тебя, но он зато разбил тебе сердце. Ты можешь больше вообще не прислушиваться к моим советам, но к этому прислушайся. Возвращайся домой. Сейчас же.
Зу снова взяла в руку чашку с кофе, но, заметив на дне густую и толстую гущу, которая выглядела, как болотный ил, поставила обратно.
— Я не могу, Марисоль. Раз уж я зашла так далеко… Я не могу больше пытаться убежать от самой себя, от своих чувств.
— Это тут совсем ни при чем, милая. Тебе надо перестать оглядываться на прошлое, с которым давно покончено. И это нормально.
— Нет, я должна. Все последние годы я скрывалась от мира. Мучилась страхом. Мне казалось, что я боюсь показываться на глаза людям из-за того состояния, в каком я находилась после удара. Но теперь я понимаю; что боялась просто так. Это был чистый страх. Я не хотела никому причинять боль. Мне жить было больно… Затворничество показалось единственным выходом из ситуации.
Перед ее мысленным взором на мгновение возникла мрачная картина. Вот она сидит одна в своей комнате и вскрывает пакет с картофельными чипсами и упаковку «Твинки», а потом с почти маниакальной ритмичностью и очередностью начинает поглощать все эти вредные калории: четыре чипса, один укус «Твинки», четыре чипса, один укус «Твинки»… Соль, затем сахар, соль, сахар… И плевать на то, что тело расплывается прямо на глазах.
Зу зажмурилась.
— Отчасти именно поэтому я и стала тогда толстеть, Марисоль. Это было своего рода защитой. Я хотела стать толстой и некрасивой, чтобы мной больше никто не соблазнился. Я думала так: «Меня никто не будет любить, а значит, никто не будет мучить, никто не бросит потом». — Она открыла глаза и из них хлынули слезы. — А теперь я перестала бояться, Марисоль. И произошло это здесь, где все началось. Я хочу встретиться с Эриком, посмотреть ему в глаза и наконец раз и навсегда развязаться с этим. И я делаю это ради себя самой. Долгие годы я мучилась тайным желанием убить его, а теперь при встрече скажу ему спасибо.
Марисоль пару секунд молчала, потом проговорила:
— Я и не знала, что ты все это так глубоко переживаешь…
Зу смахнула слезы и рассмеялась:
— А знаешь, я и сама не знала. Но теперь мне гораздо лучше.
— Все в порядке?
— Ага. Сегодня вечером я, возможно, еще успею вернуться в Лос-Анджелес последним рейсом. Думаю, что еще одну ночь в этом занюханном мотеле я не переживу. Знаешь, мне ясно, что в одном я не ошибалась никогда: я здесь чужая. И все здесь мне чуждо. Мой дом там, где чистые простыни, где жилища не выглядят кротовыми норами, где люди говорят между собой не только о погоде, где, кроме сплетен, есть темы поинтереснее.
— Слышу голос прежней Зу. Кинозвезды.
— Не знаю, смогу ли я снова стать кинозвездой, Марисоль. Но в одном уверена на все сто: я больше никогда не буду самостоятельно заправляться на бензоколонке.
— Что?
— Ничего. Я позвоню тебе вечером.
Закусочная в Чисхолме, похоже, не имела названия. Снаружи она выглядела как снятый с рельсов вагон, на крыше которого был установлен оранжевый неоновый щит с надписью «ЛАНЧИ». Часы уже показывали одиннадцать сорок пять. На стоянке перед закусочной было несколько легковых машин и еще больше пикапов. «А заведение-то пользуется популярностью», — подумала Зу.
