Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
Осушив на дорожку стопку коньяка, Алена прихватила с собой бутылку и в препаршивейшем настроении вышла из дома.
Полина крепко спала, когда зазвонил телефон. И когда назойливый звонок все-таки вытащил ее из уютного сна, она какое-то время не шевелилась, надеясь, что телефон успокоится, и она сможет заснуть опять. Но телефон не успокаивался. Полина, проклиная свою недогадливость (можно ведь было отключить телефон? Ведь можно было??), доползла до трубки.
- Мммм? А… Да… Только я вообще-то сплю, я попозже… Что? Неееет, я так быстро не… Что? О господи, Чуча!.. (спустя три минуты беспрерывного монолога Чучи): Ой, ну ладно, ладно, уже надеваю штаны! У тебя хоть поесть-то будет чего?
Через десять минут сонная, голодная и злая Полина отправилась принимать участие в необыкновенном девичнике.
Итак, три дамы прибыли к дому Чучи в наихудшем расположении духа и встретились у подъезда. Каждая поведала о своей неудовлетворенности жизнью, а также о причине неудовлетворенности. Объединенные сочувствием друг к другу и испытывая одинаковое раздражение по отношению к Чуче, они поднялись в квартиру.
Дверь, как им и обещали, оказалась не заперта. Дамы вступили в прихожую. Из ванной доносились шорохи, но голоса Чуча не подала. В комнате заметна была перестановка: чтобы освободить центр, диван задвинули в угол, наглухо запечатав им дверки платяного шкафа. По центру вокруг накрытого журнального столика расставлены были два мягких кресла и два жестких стула. На одном кресле лежал листок с именем Алены, двум другим гостьям надлежало ютиться на стульях. Покорившись, дамы заняли места и стали ожидать хозяйку, обмениваясь время от времени язвительными репликами.
Ожидание затягивалось.
- Я ужасно есть хочу, - пожаловалась Полина.
- Не смей нарушать протокол, - ответила Алена.
- Нарушай, нарушай! - разрешила Галя и сама потянулась к столу.
И тогда - пабам! - в дверном проеме нарисовалась Чуча. Все три гостьи уставились на нее. А и было на что посмотреть. На голове - фонтаны Парижа и висячие сады Вавилона; лицо в макияже, гладкое, сияет, и на веках переливаются голубовато-розовые тени; по телу стекает коктейльным платьем сиреневый шелк.
- Обалдеть, - сказала Алена.
- Конец света, - сказала Галя.
- Полный гламур, - сказала Полина.
- Спокойно! - вскинула руку Чуча. - Разрешите всех вас приветствовать на официальном девичнике, посвященном моему скорому бракосочетанию!
Из дневника Полины***
Гламур. Редкое слово. В том смысле, что его звучание по красоте и обаянию совпадает со значением. «Гламур» значит «очарование», и звучит прелестно, будто по темному небу сыпется звездная пыль. Гламур - это когда ты смотришь на что-то и чувствуешь, как непреодолимо завораживает оно тебя, даже против твоей воли. Гламур - это наваждение красоты, изящества, легкости, изысканности, аристократизма.
Лев Толстой немало потрудился, чтобы вскрыть подлинную сущность светского общества, но он не смог, следуя правде жизни, полностью избыть его очарование, - гламур, который в полной мере присущ был российской аристократии XIX века, не позволил. Аристократы Толстого (многие из них) - глупенькие, завистливые, жадные, бездарные, развратные. Но это когда они по одиночке. Когда же они вместе, когда они «общество», появляется будто ореол, созданный манерами, речью, одеждами. Для них естественно держать спину прямой и ко всем обращаться на «вы». «Естественно» здесь ключевое слово: те, которые потом рухнули из князей в грязь, рождались не в рубашке, а в гламуре; их с детства старательно лакировали, используя лак старинного рецепта, вот и выходило, что по породе надлежало быть гламурным, как тигру - полосатым, а зайцу - с хвостом пуповкой.
Но хотя гламур в обществе был, слова такого не было. Оно появилось, когда гламур исчез, а из грязи в князья вылезло сразу очень много народу.
Предъявить новоявленным князьям было нечего, разве что умение ткать деньги, но это умение ценится в специфических кругах, а в обществе, тем более, что общество претендует на звание светского, надо блистать. А как блистать? Стали судорожно оглядываться в поисках примеров для подражания. Примеры как раз оказались на виду - белозубые, самодовольные и дорого одетые заокеанские картинки. К стоматологам князья уже к тому времени сходили, самодовольство приобрели, поэтому побежали за дорогой одеждой («Это чье? Версаче? Дорого? Очень дорого? Дайте три!»). Потом к одежде присовокупили аксессуары, фитнес, макияж, татуаж, бон-вояж… И главное, слово нашли, чтобы весь комплекс коротенько называть - гламур. Даже так - гламуууур. И очи с поволокой вытаращить, и лицо к собеседнику поближе, чтобы оценил, подлюка, почем макияж обошелся. С собеседниками гламурные люди вообще не церемонятся, потому что князь, который из грязи, он только наедине с собой может позволить себе полный гламур, а в обществе превращается в хамоватого пассажира, у которого одна задача - доказать, что только он имеет совершенно законное право ехать на этом трамвайчике. Остальные, впрочем, тоже пускай едут, но не забывают о его самом правильном праве. Но если забудут, он немедленно напомнит, используя все слова, слышанные в детстве во дворе солдатской казармы. Гламурному человеку все время приходится быть настороже.
Князья гламура агрессивны, потому что не любят думать о сути своих достижений. Они любят констатировать: «О, я такой молодец!». Но спросите их «а чего ты ценного сделал, что такой молодец?», и они беспокойно заколыхаются, словно потревоженные во время отдыха морские слоны. Потому что они же понимают на самом деле, что написание детектива по мотивам всех ранее написанных детективов, или издание журнала, где «10 новых фактов о сексе», или кривляние перед телекамерой - все это, вместе и по отдельности, никакой другой ценности, кроме денежной, не имеет. И хотя денежная ценность для гламурного человека - ключевая (иначе на что же покупать себе непростые штаны), приобретя деньги, он начинает хотеть чего-то еще - признания за ним духовного лидерства, например. Это как силиконовые красотки: закачают в себя два ведра силикона, а потом сетуют, что за сиськами никто не хочет видеть их личность. Гламурному человеку тоже страшно обидно делается, когда кто-то отказывает ему в духовном лидерстве. Как? «Шанель» есть, деньги есть, тело красивое есть, известность имеется, а духовности - нет? Да есть же! Это только вы не видите!
Но в основном публика простодушна и нетребовательна, позволяет ослеплять себя гламурным светом бездумной роскоши. «Сколько-сколько стоит его лимузин? - спрашивает любопытная публика и, ошарашенная суммой, делает вывод: - Это каким же матерым человечищем надо быть, чтобы на таком лимузине ездить!».
