Джейсон Томас - От кутюр
— Я знаю, что он не слишком большой, — сказал Берт. — Мне не хотелось ничего изысканного. Это мое убежище. Здесь были только несколько моих друзей. Большинство моих знакомых даже не знают о его существовании.
— В таком доме оживают воспоминания, — сказала Марселла.
Построенный примерно в 1800 году, дом был двухэтажным, с двумя маленькими спальнями наверху и небольшой кухней и ванной комнатой внизу. Пристройка оказалась огромной гостиной с камином от пола до потолка. Берт сам построил часть этой комнаты, когда десять лет назад купил этот дом.
В камине горел огонь.
— Этот дом вполне автономный. Я нанял человека, который следит здесь за всем. Это он развел огонь и заполнил холодильник продуктами, — сказал Берт. — Но мне хотелось сохранить здесь дух первых переселенцев. Дом может отапливаться с помощью плиты, встроенной в камин, на ней же можно и готовить, если сломается плита на кухне. Я даже оставил старый ледник, он по-прежнему действует. Прежние владельцы посчитали бы, что теперь в этом доме жить невозможно.
Именно в этом доме, а не на компьютеризированном, отапливаемом и напичканном электроникой Манхэттене Берт чувствовал себя наиболее независимым.
Марселла придвинулась ближе к яркому огню. Берт подошел к ней и тут же поцеловал.
— Я думала, что мы займемся делом, — сказала она.
— Сначала удовольствия, потом бизнес.
Он продолжал покрывать поцелуями ее лицо, на котором отражались отблески пламени.
Марселла была готова к поцелуям. В этом доме, так далеко от Нью-Йорка, все напоминало ей о том времени, когда ее касался мужчина, когда она хотела, чтобы ее обнимал мужчина. И в этот момент ей, как никогда в жизни, захотелось, чтобы Берт Рэнс обнял ее.
Они медленно опустились на восточный ковер, который согревался перед огнем. Они не разговаривали. Только все учащающееся дыхание говорило о том, что они испытывают. Пока большие руки Берта неторопливо раздевали ее, Марселла смотрела ему в глаза. Он был страстным мужчиной, но не похотливым. Он хотел заняться с ней любовью, и она начинала верить, что он действительно любит ее. И может, она тоже любит его. Марселла всматривалась в лицо Берта, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Было ли это лицо мужчины, которого она могла бы полюбить? И помнила ли она еще, как любить мужчину?
Берт раздел Марселлу и залюбовался ее телом. Он столько раз мечтал о ней, он боялся, что наяву все окажется не так, как в мечтах. Но его опасения не оправдались. Ее тело было совершенно, как и ее лицо. Даже поза, в которой она лежала на восточном ковре, была невероятно эротичной.
Он коснулся ее лица, потом провел ладонью по ее шее, опустившись ниже, к груди. Обеими руками очертил контуры ее талии и бедер. Марселла почувствовала жар, обжигавший сильнее огня, жар, какого она никогда раньше не чувствовала. Ее длинные ногти скользнули по мускулистой спине Берта, когда она притянула его к себе. Боль и страсть соединились для него, когда Марселла впилась ногтями в его плечи. Берт накрыл Марселлу своим телом, и она закрыла глаза. Она забыла о своих амбициях. Она забыла о своей уязвимости. Она забыла о журнале. Она купалась в страсти, которую не способны дать ни богатство, ни успех — одна только любовь. И они занимались любовью. Они любили друг друга так, словно хотели наверстать упущенное за все то время, что они отказывали друг другу. Прошло несколько часов наполненной страстью тишины, прежде чем они улеглись, укрывшись одеялом, на ковре у камина.
Марселла и Берт, казалось, инстинктивно чувствовали друг друга. Огонь освещал и согревал их тела, сплетенные в едином любовном порыве.
— Я люблю тебя, — прошептал Берг.
— Я тоже, — быстро сказала Марселла.
— Тогда скажи это. — Берт внезапно стал серьезным. Он повернулся и взглянул на женщину, которая, свернувшись, лежала рядом с ним. — Скажи это.
— Я тебя люблю, — сказала Марселла.
— Боже, как же я хотел услышать от тебя эти слова. — Берт принялся целовать ее. — Почему нам пришлось ждать так долго? Я знал, что полюбил тебя с первой минуты.
— Правда? — Марселла искренне удивилась.
— А ты этого не знала? Да, думаю, не знала. Ты что-то сделала с собой, что исключило из твоей жизни любовь. Ты ничего не позволяла себе чувствовать.
Марселла знала, что он прав. Она боялась любви. Возможно, она все еще боится любить, но уже не боится быть любимой. Никто не любил ее так, как Берт.
— Давай выпьем бренди.
Берт поднялся и пошел к столику с напитками, на котором выстроились бутылки со спиртным и тяжелые хрустальные фужеры.
— Штаны бы хоть надел, — пошутила Марселла.
— Зачем?
— В голом мужчине, наливающем бренди, есть что-то упадническое, — сказала она.
— А как насчет голой женщины, пьющей бренди? — засмеялся Берт, натягивая спортивные трусы.
— Это совсем другое. — Марселла глотнула согретой теплом руки жидкости.
— Как и женщина вообще, — добавил Берт.
— Это известный факт. Подразумевается, что женщины могут пить бренди голыми, а вот мужчины должны быть в штанах, когда его наливают. По-моему, это из учебника по сексологии, дополненное издание, — поддела Марселла.
— Как скажешь.
— Я была бы рада, если бы ты все же сел, — сказала Марселла, снова притягивая к себе Берта. — У меня никогда не было мужчины, с которым я испытывала бы такие чувства, которые испытываю с тобой.
— Лучше бы тебе хватило одного, — с насмешливой серьезностью произнес Берт. — Я хочу, чтобы тебе было достаточно одного меня. Я хочу быть твоим единственным мужчиной.
— Ты и есть.
— Тогда почему бы нам не пожениться? Раз уж ты мной попользовалась, я хочу, чтобы ты сохранила мое доброе имя. — Берт снова принялся ее целовать.
Марселла внезапно застыла.
— Не слишком ли все быстро? Нам не обязательно жениться. Если мы знаем о наших взаимных чувствах, брак не важен.
Марселла почувствовала, как напряжение все больше сковывает ее тело.
— У меня к браку особое отношение. Таких, как мы, должны связывать постоянные обязательства. Мы живем в слишком стремительном темпе. Чтобы удержать нас рядом, нужен этот лист бумаги.
— Этот лист бумаги мне не нужен, — сказала Марселла.
— Мне нужен. И тебе он тоже нужен. — Берт обнял ее. — Я знаю, что у тебя был неудачный брак, но у нас все будет по-другому. Я тебя обожаю. Я хочу отдать тебе все. Ты можешь делать все, что пожелаешь. Если захочешь заниматься журналистикой… отлично.
Марселла вздрогнула.
— О чем это ты говоришь? Что, если я выйду за тебя, я должна буду оставить свою карьеру? Бросить все, что я создала?
