Елена Лобанова - Фамильные ценности
– Хороший парень, – вымолвил Дмитрий.
Однако этот краткий эпизод почему-то отнял у них слишком много сил. И далее беседа стала как-то чахнуть. Обнаружилось, что чай был допит и воспоминания детства как будто тоже исчерпаны.
Паузы всё удлинялись. Дмитрий снова принялся мять руки. Стало ясно, что пора прощаться.
Как ни странно, Зое ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хотелось выпроваживать его. А точнее, не хотелось оставаться одной. Его голос успокаивал. От всей его чуть сутулой фигуры исходило что-то успокаивающее, уютное, надёжное…
– Ну ладно, как-нибудь ещё расскажешь мне про свои диссертации, – наконец со вздохом предложила она, как бы подводя итог встречи. – А теперь, наверное…
– А была ещё такая тема – «Структурно-семантические и этимологические характеристики русских имён», – перебил он каким-то новым голосом, поднимаясь из-за стола. – И там было написано, что Зоя означает «жизнь»!
Она взглянула на него удивлённо. Потом посмотрела попристальнее.
И вдруг поняла, что не может оторвать своих глаз от его – тёмных, мягких… и ничуть не успокаивающих, а совсем наоборот – пристальных и опасных!
Но эту опасность она осознала, похоже, слишком поздно… И допустила слишком близко…
И теперь, похоже, её участь была решена окончательно и бесповоротно!
Глава 36
– А я сразу говорил: назначайте общий сбор на двенадцать! Ну максимум – на три часа дня! Что это за свадьба впотьмах? – негодовал дядя Гриша.
– Ну где тебе впотьмах, дядечка? – терпеливо успокаивала Зоя. – Ты посмотри вокруг: белый день, ещё даже пяти часов нет! Не все ещё даже собрались!
– И зачем тогда регистрация в одиннадцать? И полдня по городу туда-сюда! – не успокаивался дядя.
– Гришка, молчи! – взмолилась рыженькая дамочка, чем-то похожая на маму. Тьфу ты! Да это же и была мама, только в рыжем парике! Зоя никак не могла к нему привыкнуть. – Сам же в ЗАГС напросился! Пятый раз твердишь одно и то же!
– На двенадцать они не соглашались, – в пятый раз пустилась в объяснения Зоя. – Это же кафе! Туда люди целый день приходят кушать… Надо людям кушать или нет? А регистрацию – какое у них время было, на то и назначили.
Дмитрий успокаивающе сжал её локоть.
– Ну а чего ж в СВОЁ кафе не пригласила? – не сдавался дядя Гриша.
– Зоя, пелерина опять съехала! – оповестила мама трагическим шёпотом.
– Дядечка… – задушевным голосом начала было Зоя, дёргая пелерину за пуговицу.
Но тут Дмитрий решительно отстранил её.
– Григорий Семёнович, вы же были в том кафе. Сами подумайте! Там же зальчик – десять метров, повернуться негде. А у нас гости… родственники…
И он широким жестом обвёл толпу на крыльце и в вестибюле.
Толпа оживилась и загомонила – большей частью недовольно. Раздались отчётливые возгласы:
– А я говорил – у нас в станице надо было делать, и безо всяких фокусов! И места всем хватит! И продукты дешевле! Погуляли бы как люди…
– Курочки, яички свои! Огурчики, помидорчики!
– У Анфисы бы и посидели.
– Не у Анфисы, а у Серёжки с Надькой!
– У этом кафе с тебя сто шкур сдерут… У их цены за сто грамм, ясно тебе? Шашлыка каждый кусок как отдельная порция идёт!
– А эти кто, с трубами?
– То ж с Зойкиной работы! Зойка ж теперь у театре работает! Платье видишь? Артистка!
– Та где ж там наша тамада? Людмила! Начинай давай! А то народ расходиться начнёт!
– Гости дорогие, потерпите… Тамада наша с минуты на минуту! Вот-вот, уже бежит!
– Я лично черемши десять баллонов закатала. Сальце розовое. А огурчики?!
– Мам, я не могу больше про эти огурчики слышать… Скажи как-нибудь Наде, а?
– Зоя, ну неприлично же… они гости! Дай поправлю… Что за наказание эта пелерина!
– Я сама… А так симметрично?
– Говорила же: давай купим нормальное платье! Ну можно же в наши дни выбрать! Так нет – декольте с меховой пелериной… Куда его носить, ты думала? А туфли сиреневые?
– На свадьбу, мама! На свадь-бу! А мех – потому что холодно.
– Ну хоть бы цвет человеческий… Неужели нельзя было найти розовый? Или голубенький? А это какой-то оттенок, я не знаю… У Мити вон какой приличный костюм… И чем ты смотрела?!
– Любовь Семёновна, это смотрел я. По каталогу в интернете. Оттенок «парнасская роза» считается одним из самых элегантных и очень подходит к Зоиным волосам. Зоя, правда, собиралась выбрать цвет адского пламени, но я её отговорил!
– Да всё круто, ба! Маме все завидуют! Глянь, как пялятся!
– Та-а-ак, дорогие гости! – ещё издали зычно оповестила Люси-тамада, едва выскочив из такси. – Не толпимся, строимся в две шеренги! Пропускаем молодых! Та-а-ак, тарелочку под ноги и наступить по команде, кто быстрей! Тётя Люба, дядя Гриша, где ваши хлеб-соль?
И она, в чёрном с блёстками платье, с кружевной шалью на обнажённых плечах, тёмной молнией метнулась среди гостей. Красавец Олег еде поспевал за ней. На ходу Люси умудрилась перестроить всех парами и моментально задала свадьбе темп.
И вот уже была со звоном разбита тарелка на счастье, и распахнуты двери кафе, и под марш Мендельсона каждый обрёл стул с обивкой алого бархата, и перед каждым раскинулись тарелки и блюдца, менажницы и селёдочницы, и слепящие глаза вилки, ножи, бокалы и рюмки, и захлопали пробки, заструилось шампанское, и первое «Горь-ко!» наконец-то грянуло и раскатилось над столом.
Почувствовав на себе все взгляды одновременно, Зоя сжалась и оробела. Пожалуй, она не возражала бы в данную минуту уступить место той бойкой дамочке, что не раз выручала её в напряжённых ситуациях… Но тут Дмитрий окликнул её:
– Э-эй! Ты где? – и, глядя ей в самые зрачки, приблизил губы к её губам…
И с мыслью о подмене пришлось послушно расстаться. И пришлось остаться-таки на самом видном месте – ей, вечно робкой и ненаходчивой, теряющейся в любой компании…
Правда, теперь рядом был мужчина – существо безусловно выше, сильнее и храбрее её! И невзгоды жизни, чувствовала она, как-то незаметно отступили и смирно держались в отдалении. И ночные страхи не смели более приближаться к ней. А когда он улыбался – ей снова становилось двадцать! и даже семнадцать! или пятнадцать!
…А свадьба тем временем развивалась по своим застольным законам.
Бесшумные официантки сновали туда-сюда. Женщины чинно пробовали холодные закуски, ревниво косясь на наряды соседок. Мужчины с энтузиазмом наливали себе и соседкам из разномастных бутылок.
С каждым «горько!» щёки розовели. Глаза разгорались. Морщины разглаживались. Языки развязывались. Гости знакомились.
Наконец грянули первую песню – как водится, «Эх, мороз, мороз…» Тут станичные явно превосходили – и громкостью, и слаженностью. Остальные подпевали кто как мог. Самодеятельный ансамбль добросовестно вытянул четыре куплета.
