Кейт Фернивалл - Содержантка
На сей раз это был он, во плоти, не представление о нем. Она с жадностью принялась пожирать его глазами. Подтянутое тело, высокое и гибкое, словно бамбук. Черные волосы длиннее, чем были, когда она видела их в последний раз, но такие же густые и неподатливые. И… — да! — в нем сохранилось то внутреннее спокойствие, которое приковывало ее к нему. Но его глаза… Глаза, которые она целовала, в которых она растворялась, которые она щекотала своими ресницами, его черные решительные глаза, способные заглянуть ей прямо в душу… Эти черные глаза изменились. Они стали настороженнее и безучастнее. Их взгляд теперь был устремлен внутрь, а не наружу.
Юноша стоял перед ней в блузе и черных брюках, и ей до того захотелось прикоснуться к нему, что у нее задрожали руки. Она с силой сжала перед собой ладони и вежливо склонилась в приветствии.
— Рада снова видеть тебя, Чан Аньло.
Рада снова видеть. Откуда на ее языке появились эти сухие слова? Как ей вообще удалось произнести их, если сердце грохотало у нее в горле? И именно тогда, когда в голове ее вспыхнули эти мысли, он представил собравшимся Куань, и Лида почувствовала, что внутри нее что-то оборвалось. У Куань, одетой в такие же черные брюки и блузу, были коричневые глаза, волосы, обрезанные вровень с подбородком, строгая и решительная линия рта, заставившая Лиду насторожиться. Но хуже, намного хуже было то, что в ней чувствовался отголосок самого Чан Аньло. Ее рука прикасалась к его руке так, будто они срослись.
30
Чан Аньло возблагодарил богов. Ему захотелось пасть на колени и девять раз прикоснуться лбом к полу за то, что они сделали для него невозможное. Его девушка-лиса была жива, здорова, и ей ничего не угрожало.
И все же, когда он увидел двух людей, стоявших рядом с ней, — мужчину с лисьими волосами и женщину с ранеными глазами, — у него возникло ощущение, что эти двое русских гложут ее, хотят оторвать от нее кусочек. Это проявлялось в том, как их взгляды скользили по ней, какой в их глазах чувствовался голод. Но этого его любимая, похоже, не замечала.
Он по-китайски почтительно поклонился Лиде, но с мужчиной и женщиной поздоровался за руку. В первый раз он понял, почему люди с Запада при встрече пожимают руки, вместо того чтобы кланяться, что более цивилизованно и чистоплотно. Рукопожатие открывает тайны того, кто здоровается, хочет он того или нет. Этот мужчина с лисьей шкурой и волчьими глазами руку пожал крепко. Слишком крепко. Он хотел что-то доказать самому себе. И отогнать Чана, пусть даже его приветливая улыбка была настолько естественной, что Чан не мог различить, где заканчивается искренность и где начинается фальшь. Этот русский, этот товарищ Малофеев прекрасно умел управлять своей улыбкой… но не рукопожатием.
Женщина — другое дело. Ее рука лишь слегка коснулась его кожи, и касание это было столь же бессмысленным, как и отстраненный взгляд, который она бросила на него. Она увидела китайца и ничего больше. Но когда его пальцы скользнули по ее кисти, облаченной в перчатку, он почувствовал в ней трепет. Что было тому причиной, отвращение или… боль? Он так и не смог определить. Она слишком искусно это скрыла.
— Для меня большая честь оказаться в этом великом городе, — сказал Чан. — И моя скромная делегация ожидает, что сможет многому научиться у наших советских товарищей.
На Лиду он больше не посмотрел. Не мог себе этого позволить. Он не доверял себе. Вместо этого он представил двух своих спутников.
— Это Ху Бяо, мой помощник.
Ху Бяо низко поклонился.
— Здравствуйте.
— А это Тан Куань, мой незаменимый офицер связи.
Он слышал дыхание Лиды. Легкое, как взмах крыла бабочки, но оно было настолько связано с его собственным дыханием, что он не мог ошибиться.
Куань не стала ни кланяться, ни жать руки. Она лишь качнула головой в знак приветствия и произнесла на чистейшем русском, которому он обучил ее:
— Для нас большая честь оказаться здесь, в Москве. Мы все надеемся увидеть, какими широкими шагами идет коммунизм по великой стране наших товарищей.
— Я буду рад показать вам город, — сказал Волчьи Глаза так мягко, будто язык его был умащен маслом.
Куань кивнула.
— Спасибо, товарищ. Мне бы очень хотелось осмотреть новые дома.
— А также индустриальные и промышленные достижения, — добавил Чан. — Может, вы свозите нас на ваши новые заводы?
— Конечно. Я полагаю, это запланировано.
— И для всех нас было бы огромной честью посетить мавзолей Ленина на Красной площади, увидеть величайшего в истории человека. Человека, идеи которого изменят весь мир.
— Я с удовольствием…
— Товарищ Чан, — Лида прервала этот разговор, заставив его посмотреть на себя. Ее янтарные глаза горели ярче солнца, когда она произнесла: — Можно с вами потанцевать?
Мышцы на его груди напряглись. Что она делает? Проводит пальцами по огню? Оба русских уставились на нее в удивлении, но она, не обратив на это внимания, улыбнулась Чану так, что он забыл об осторожности.
— Прошу прощения, — сказал он, — но я не знаю ваших танцев.
— Тогда я научу вас. Это несложно.
Он поклонился.
— Поскольку мы приехали в Россию для того, чтобы узнать как можно больше о всех сторонах вашей жизни, я с благодарностью приму ваше предложение. — Эти слова вырвались у него до того, как он успел посадить их на цепь.
Стоящая рядом с ним Куань нахмурилась и открыла рот, чтобы что- то сказать, но, посмотрев на него, снова закрыла. Потом что-то вполголоса шепнула Ху Бяо, и тот коротко кивнул. Ху Бяо должен был оставаться неподалеку и наблюдать за тем, кто с кем разговаривает.
Лида быстро развернулась и пошла в зал, где продолжали танцевать пары. Чан последовал за ней.
Ее волосы пахли табаком. Как будто на нее дышало слишком много мужчин. Чан почувствовал укол ревности. Многие мужчины в зале смотрели на нее, и не только потому, что она пригласила танцевать китайца. Он чувствовал их взгляды, но она словно не замечала их. Она не надувала губы, не поднимала гордо подбородок и не встряхивала волосами, как часто делают женщины, когда чувствуют пыл восхищения. В зеленой юбке и простой белой блузке Лида оставалась собой.
Она невесомо, как солнечный свет, плыла по залу в его руках, легко приноравливаясь к его шагам в такт музыке, совершенно бессистемным. Они не разговаривали. Начни он говорить, слова полились бы из него бесконечным ручьем. Вместо этого он дал волю глазам, позволил им задержаться на каждой драгоценной черте ее лица. Изящный контур, выступ каждой брови, мягкая полнота губ. Нос, слишком длинный на китайский вкус, и слишком твердый подбородок. Маленький белый шрамик на щеке, которого раньше не было, впадины под скулами.
