Гийом Мюссо - Бумажная девушка
На самом же деле, как только Джек добивался своего, его эгоцентричный характер снова брал верх. Он легко манипулировал людьми, и ему всегда удавалось играть роль жертвы, чтобы повернуть ситуацию так, как это было выгодно ему. Стоило ему усомниться в самом себе, как он унижал свою любовницу нелицеприятными словами, всегда попадавшими в цель, поскольку Джек умел распознавать слабости женщин, чтобы подчинить их своей власти.
В лапы этого самовлюбленного соблазнителя-извращенца, наносившего своим жертвам незаживающие раны, я имел несчастье отправить мою Билли. Именно в него она влюбилась и попросила меня выстроить ее жизнь рядом с ним.
И я попался в мою же собственную ловушку, потому что невозможно целиком и полностью изменить характер персонажа романа. Пусть я был автором книги, Богом я не был. Вымысел живет по своим собственным законам, и этот откровенный мерзавец не мог в следующем томе внезапно превратиться в идеального мужчину.
Каждую ночь я изо всех сил старался понемногу отыгрывать назад, позволяя Джеку эволюционировать очень и очень медленно, чтобы облагородить его.
Но для меня Джек все равно оставался Джеком, пусть и изменившимся к лучшему: такой тип мужчины я ненавидел больше всего на свете, но именно ему, по странному стечению обстоятельств, я был вынужден отдать женщину, в которую уже был влюблен…
* * *Пасифик-Палисейдс. 15 сентября. 9 часов 01 минута
– Полиция! Откройте, мистер Ломбардо!
Мило с трудом проснулся. Он протер глаза и выбрался из кровати. Его пошатывало.
Накануне они с Кароль засиделись допоздна, проведя добрую часть ночи перед экранами своих компьютеров, прочесывая, но, к сожалению, безуспешно дискуссионные форумы и сайты онлайн-продаж, пытаясь найти потерянный экземпляр. Каждый раз, когда это было возможно, они оставляли объявления или отправляли электронные письма. Это была утомительная работа, но они задействовали все итальянские сайты, которые так или иначе имели отношение к продаже книг или к литературе.
– Полиция! Откройте, или мы…
Мило приоткрыл дверь. Перед ним стояла помощница шерифа, маленькая брюнетка с зелеными глазами и ирландско-американским шармом, возомнившая себя Терезой Лисбон[81].
– Здравствуйте, мистер Ломбардо. Я Карен Каллен, из офиса шерифа Калифорнии. У нас ордер о вашем выселении.
Мило вышел на веранду как раз в ту минуту, когда перед домом припарковался фургон для перевозки вещей.
– Это что еще за дерьмо?
– Не усложняйте нашу работу, прошу вас! – с угрозой сказала офицер Каллен. – В последние несколько недель вы получили множество предупреждений от вашего банка.
Два грузчика уже встали перед дверью. Они ждали только приказа, чтобы начать выносить вещи из дома.
– Кстати, – продолжала женщина-полицейский, протягивая ему конверт, – вот повестка с вызовом в суд за похищение имущества, на которое был наложен арест.
– Вы говорите о…
– …о «Бугатти», который вы заложили.
Кивком головы помощница шерифа дала знак грузчикам, и они меньше чем за полчаса вынесли из дома всю обстановку.
– И это пустяки по сравнению с тем, что с вами сделает налоговая служба! – с садистским удовольствием бросила Карен, захлопывая дверцу своего автомобиля.
Мило остался один на тротуаре с чемоданом в руке. Он вдруг понял, что ему негде ночевать. Как оглушенный боксер, он сделал несколько шагов направо, потом налево, не зная толком, куда ему идти. Три месяца назад он уволил двух своих сотрудников и продал свой офис в центре города. Вот так. У него больше не было работы, крыши над головой, машины, ничего. Слишком долго он отказывался посмотреть в лицо реальности, думая, что все так или иначе уладится. Но на этот раз реальность его настигла.
В лучах утреннего солнца засверкали татуировки, украшавшие его руки. Стигматы прошлого, они возвращали его на улицу, к дракам, к насилию и нищете, от которых, как ему казалось, он избавился.
Вой полицейской сирены вырвал его из круговерти мыслей. Он повернулся, охваченный желанием убежать, но это был не враг.
Это была Кароль.
Она сразу поняла, что произошло, и не позволила чувству неловкости взять верх. Молодая женщина решительно подхватила чемодан Мило и сунула его на заднее сиденье патрульной машины.
– У меня очень удобный диван-кровать, но не думай, что сможешь жить у меня, ничего не делая. Нужно будет снять обои в гостиной, о чем я давно мечтаю, а потом заново побелить известью кухню, да и швы в душе требуют ремонта. К тому же в ванной течет кран, и там появились следы сырости, от которых надо избавиться. Так что, как видишь, твое выселение мне только на руку…
Мило поблагодарил ее еле заметным кивком головы.
Пусть у него не было больше работы, дома, машины.
Но у него оставалась Кароль.
Он все потерял.
Кроме главного.
* * *Рим. Квартал Трастевере. 23 сентября
Художник Лука Бартолетти вошел в маленький семейный ресторан. В интерьере со старинной мебелью заведение предлагало римскую кухню без затей. Здесь ели пасту за столиками, накрытыми скатертями в красную клетку, и пили вино из графинов.
– Джованни! – позвал Лука.
В 10 утра в зале было пусто, но упоительный аромат свежеиспеченного хлеба уже витал в воздухе. Этот ресторан принадлежал родителям Луки уже больше сорока лет, хотя теперь им управлял его брат.
– Джованни!
В проеме двери появился силуэт. Но это был не Джованни.
– Почему ты так кричишь?
– Здравствуй, мама.
– Здравствуй.
Ни поцелуя. Ни объятий. Ни теплоты.
– Я ищу Джованни.
– Твоего брата здесь нет. Он у Марчелло, покупает piscialandrea[82].
– Что ж, тогда я его подожду.
Повисло тяжелое молчание, полное горечи и упреков, как бывало всегда, когда мать и сын оставались наедине. Они мало виделись, мало говорили. Лука долго жил в Нью-Йорке, потом после развода он вернулся в Италию, но поначалу обосновался в Милане, прежде чем купить квартиру в Риме.
Чтобы стряхнуть неловкость, он прошел за стойку и сделал себе эспрессо. Лука не был «семейным» человеком. Он часто использовал работу как предлог, чтобы не посещать крестины, свадьбы, первое причастие и воскресные завтраки, которые затягивались до вечера. Правда, он очень любил родных, пусть и на свой лад, и страдал от того, что не умеет с ними общаться. Мать никогда не понимала ни его живопись, ни его успех. Она никак не могла взять в толк, зачем люди покупают монохромные картины за десятки тысяч евро. Лука думал, что мать считает его в некотором роде жуликом, талантливым кидалой, которому удается жить в комфорте, не работая по-настоящему. Это непонимание подточило их отношения.
