Даниэла Стил - Отзвуки эха
— Вы не должны этого делать, — как-то, улучив момент, упрекнула она его. Парень только что сунул ей в карман несколько конфет. Но как ни тяжело было Амадее это признать, она давно бы свалилась без этих скудных подачек. Она даже не смела отдать их детям, потому что это грозило ей наказанием: ведь дети в порыве радости непременно выдадут дарительницу. Поэтому Амадея сама съедала сладости, не делясь своей тайной ни с кем. Со временем она узнала, что ее друга зовут Вильгельмом.
— Жаль, что я не могу дать тебе больше. Хотя бы теплый жакет… — с горечью заметил он. — И крепкие туфли… и теплую постель.
— Мне и так хорошо, — искренне возразила девушка.
Она, как и раньше в монастыре, уже привыкла к неудобствам, относясь к ним как к очередным жертвам, приносимым во имя Христа. Так было легче воспринимать происходящее. Единственное, с чем она не могла смириться и к чему не могла привыкнуть, — смерть людей. А умирали многие: от голода, болезней и насилия. Правда Терезиенштадт, или просто Терезин, по сравнению с другими лагерями был почти раем, и здесь смертность была намного ниже. Поговаривали, что сюда будут специально привозить иностранцев и высоких чиновников, чтобы показать, как немцы обращаются с евреями. Еще бы! В крепости даже были кафетерий и оперная труппа! Ничем подобным не мог похвастаться ни один лагерь. Чего еще не хватает этим евреям?
Еды и лекарств.
И Вильгельм это понимал.
— Тебе не следовало быть здесь, — грустно вздохнул он. Здесь не следовало быть никому. Но что он мог сделать? Он был так же бесправен, как и Амадея.
— У тебя есть родственники-христиане?
Девушка покачала головой.
— Мой отец погиб, когда мне было десять. Он был французом. Я никогда не встречалась с его родными, — объяснила Амадея, словно это имело какое-то значение. Но что еще она могла ответить?
Но тут Вильгельм понизил голос до едва различимого шепота.
— В горах есть чешские партизаны. Мы постоянно о них слышим. Они могут помочь тебе спастись.
Амадея уставилась на него, испугавшись, нет ли тут ловушки. Вильгельм действительно хочет помочь ей или провоцирует на побег, чтобы пристрелить? Это проверка? И как, по его мнению, она может это осуществить?
— Это невозможно, — усмехнулась Амадея, так и не избавившись от подозрений.
— Возможно. У задних ворот часто не ставят часовых, особенно поздно ночью. Просто запирают на замок. Если найти ключи, можно просто уйти.
— И получить пулю, — спокойно добавила она.
— Не обязательно. Я мог бы пойти с тобой. Ненавижу это место.
Амадея продолжала смотреть на него, не зная, что ответить. Да и что она будет делать, если убежит? Куда пойдет? В Чехии у нее не было знакомых, а в Германию уже не вернуться: вся Европа оккупирована нацистами. Все это безнадежная затея, но… но при мысли о свободе кружилась голова.
— Я пойду с тобой, — повторил Вильгельм.
— Куда?
Если кто-то подслушает их разговор, им не избежать казни.
— Мне нужно подумать, — бросил Вильгельм и быстро отошел, повинуясь оклику офицера. Амадея задохнулась. Что, если офицер видел, что они разговаривают? Тогда Вильгельм непременно попадет в беду. Но офицер показал ему какие-то бумаги и оглушительно захохотал. Вильгельм тоже засмеялся. Значит, буря прошла мимо.
Амадея не могла выбросить из головы слова Вильгельма. До нее доходили истории о побегах. Но обычно храбрецами бывали мужчины и никогда — женщины. Одна из таких групп просто вышла из ворот, объяснив охране, что их направили укреплять стены крепости. Тем и в голову не могло прийти, что жалкие узники способны на обман. Заключенные вышли из лагеря и рассыпались по лесу. Большинство потом поймали и расстреляли. Но некоторым удалось уйти в горы. Так что над этой идеей действительно следовало поразмыслить. Однако в провожатые себя предлагает Вильгельм, и это создает проблемы. Амадея не собиралась становиться ни его любовницей, ни его женой даже в обмен на свободу. А если он ее выдаст, не миновать ссылки в Освенцим или расстрела. Доверять нельзя никому, хотя Вильгельм и казался ей человеком порядочным и, похоже, был от нее без ума. Раньше Амадее не приходилось сталкиваться с тем, что внешность может дать ей власть над мужчиной.
Ночью Амадея думала только о побеге. Но что она будет делать, когда выйдет за ворота? Ей некуда идти. Вильгельм говорил о чешских партизанах, но где их искать? Подняться в горы и вывесить белый флаг? Чушь и бессмыслица!
Но мысли о свободе уже не отпускали Амадею. И с каждым днем Вильгельм становился все сердечнее и проводил с ней все больше времени. Он явно пытался завести невинный роман, для которого сейчас было не время и не место. Да и женщина она для него была неподходящая.
Однако Амадея теперь не отталкивала его. Может, они действительно покинут лагерь вместе? Но только как друзья. Прекрасная идея! Именно как друзья!
И все же она знала, что во всем мире для дезертира и еврейки не найдется безопасного места. Держась вдвоем, они и рискуют вдвойне.
По лагерю поползли слухи о том, что в конце мая произошло нечто экстраординарное. Узнали об этом заключенные не сразу, но потом кто-то из охранников проговорился. Два чешских патриота, служившие в английской армии, были сброшены с самолета в сельской местности неподалеку от Праги. Двадцать седьмого мая они совершили покушение на Рейнхарда Гейдриха, имперского протектора Богемии и Моравии. В результате Прага превратилась в настоящий ад. Смертельно раненный Гейдрих скончался четвертого июня. В течение следующих нескольких дней было арестовано более трех тысяч чехов. Почти полторы тысячи из них казнили. Более шестисот человек умерли от пыток при допросах. Репрессии были жесточайшими, и нацисты не щадили никого. Лагерь испуганно притих в ожидании.
Девятого июня к работавшей в огороде Амадее медленно подошел Вильгельм и, не глядя на нее, бросил два коротких слова: «Сегодня ночью».
Девушка ошеломленно уставилась на него. Должно быть, она ослышалась. Он вовсе не то сказал! Может, просто предлагает встретиться?
Но когда она заканчивала сажать очередной ряд, Вильгельм остановился рядом, будто проверяя работу, и торопливо прошептал:
— Сегодня будет захвачена Лидице. Это в двадцати милях отсюда. Там понадобятся и наши люди. Женщин вышлют, мужчин убьют, деревню сожгут дотла в назидание остальным. Две трети наших людей едут туда в восемь, самое позднее — в девять. Заберут почти все грузовики и машины. В полночь будь у задних ворот. Я найду ключ.
— Если меня увидят, сразу расстреляют.
— Некому будет расстреливать. Держись у стен бараков, и никто тебя не увидит, а если остановят, скажешь, что идешь к больным.
