Элис Хоффман - Практическая магия
— Он вышел, — сообщает Салли женщина за конторским столом. — Когда родишься с придурью, так придурком и помрешь, — говорит она в телефон. — Еще бы тебе не знать! Я знаю, что ты знаешь. Вопрос в другом — почему знаешь, но ничего не делаешь? — Она встает, волоча телефон за собой, снимает с доски на стене ключ и протягивает его Салли. — Шестнадцатый номер. Салли отшатывается назад, как ужаленная:
— Я лучше здесь подожду.
Она садится на голубой пластиковый диванчик и протягивает руку за журналом, но это оказывается журнал «Тайм», и подпись к иллюстрации на обложке гласит: «Убийство на любовной почве», — только этого Салли сейчас не хватало! Она бросает журнал обратно на столик. Жаль, что не догадалась переодеться, на ней по-прежнему старая майка и шорты, позаимствованные у Кайли. Хотя какая разница? Кому есть дело до того, как она выглядит? Она вынимает из сумочки щетку для волос и в который раз причесывается. Ей бы только высказать все — и дело с концом. Ну неразумная у нее сестра, так что это — преступление? Была исковеркана обстоятельствами, в которых протекало ее детство, и, раз уж так сложилось, взрослой тоже для ровного счета наломала дров. Салли воображает, как будет излагать все это под пристальным взглядом Гэри Халлета, и чувствует, что ей не хватает воздуха; она дышит так часто, что женщина за столом на всякий случай держит ее в поле зрения: вдруг посетительнице станет дурно и надо будет вызывать скорую помощь?
— Нет, это просто интересно, — говорит женщина в телефонную трубку. — Зачем спрашивать у меня совета, если ты все равно его не послушаешь? Делай как знаешь, только я-то тут при чем? — Она косится в сторону Салли. Как-никак, это частный разговор, хоть и происходит наполовину на публике. — Так вы не хотите побыть пока в его номере?
— Я, может, просто подожду в своей машине, — говорит Салли.
— Отлично, — говорит женщина, отложив продолжение телефонного разговора до той минуты, когда снова останется одна.
— Хотите, угадаю? — Салли указывает кивком головы на телефон. — Ваша сестра, да?
Да, младшая сестра, живет в Порт-Джефферсоне и вот уже сорок два года шагу не может ступить без совета. Иначе ни на одной ее кредитной карточке давно не осталось бы ни гроша, а сама она так и мыкалась бы по сей день со своим первым мужем, который был в тысячу раз хуже, чем теперешний.
— До того занята собой, что прямо зло берет! Вот что значит, когда ты младшая в семье и привыкла, что все только с тобой и носятся. — Женщина прикрывает ладонью микрофон. — И заботишься-то о них, и из всех передряг выручаешь, а от них хоть бы капля благодарности!
— Правда ваша, — соглашается Салли. — Как же иначе — младшенькая! Так до старости и живут с этим сознанием.
— Ох, мне ли того не знать, — говорит женщина за конторским столом.
Ну а как обстоит со старшенькими, размышляет Салли, останавливаясь у автомата купить банку кока-колы без сахара. Она возвращается к машине, переступая через маслянистые лужицы, окаймленные радужной кромкой. С теми, кто добровольно обрекает себя вечно указывать другим, что им делать, всегда берут ответственность на себя, каждый день твердят двадцать раз: «Что я тебе говорила?» Как ни противно признаваться, этим Салли и занималась — и притом занималась, сколько себя помнит.
До того, как Джиллиан коротко постриглась и все девочки в городе повалили в салоны красоты, требуя, чтобы им сделали точно такую же стрижку, у нее были такие же длинные волосы, как у Салли, - даже, может быть, чуть длиннее. Волосы цвета спелой пшеницы, на солнце слепящие глаза своим блеском, мягкие, точно шелк, - по крайней мере, в тех редких случаях, когда Джиллиан удосуживалась расчесать их щеткой. И вот теперь Салли спрашивает себя: не завидовала ли ей, не из зависти ли дразнила Джиллиан чучелом с вороньим гнездом на голове?
Тем не менее, когда Джиллиан в один прекрасный день явилась домой коротко стриженная, Салли была искренне потрясена. Хоть бы посоветовалась с ней сначала!
— Как у тебя рука поднялась такое над собой учинить? — возмущалась она.
— На то есть свои причины. — Джиллиан сидела перед зеркалом и накладывала кисточкой румяна, подчеркивая впадины под скулами. — И все они пишутся Б-А-Б-К-И.
За Джиллиан, по ее утверждению, в последние дни ходила по пятам какая-то тетка, а сегодня наконец заговорила. Предложила, что тут же, на месте, отсчитает Джиллиан две тысячи долларов, если та пойдет с ней в дамский салон и отрежет себе волосы по уши, а тетке с мышиным хвостиком неопределенного цвета достанется для выходов накладная коса.
— Ага, сейчас, — сказала на это Салли. — Как будто нормальному человеку такое может прийти в голову!
— Да? — сказала Джиллиан. — Значит, по-твоему, не может?
Она запустила руку в передний карман джинсов и вытащила пачку денег. Две тысячи, наличными. На лице у Джиллиан играла торжествующая усмешка, и Салли дорого дала бы, чтобы стереть ее.
— Во всяком случае, вид ужасный, — сказала она. — Выглядишь как мальчишка.
Сказала так, хотя и видела, как хороша открытая шейка Джиллиан, прелестная, стройная, способна растрогать до слез взрослого мужчину.
— Подумаешь! — сказала Джиллиан. — Снова отрастут!
Но волосы у нее больше так и не отросли — доставали только до плеч. Чего только Джиллиан не перепробовала: и с розмарином мыла голову, и с лепестками розы и фиалки, даже с настоем женьшеня — никакого толку.
— Вот видишь? — говорила Салли. — Видела, к чему приводит корысть?
Ну а к чему привела Салли привычка быть образцово-показательной пай-девочкой? Да вот сюда и привела в сырой и ненастный вечер, на эту самую парковку. Раз и навсегда поставила ее на место. Кто она такая, чтобы быть ходячей добродетелью, уверенной, что ее выбор — всегда самый правильный? Если б ей просто позвонить в полицию сразу, как приехала Джиллиан, если бы не приниматься все улаживать и всем распоряжаться, с убеждением, что лишь она одна за все в ответе, за все причины и последствия, — тогда, возможно, они с Джиллиан не оказались бы сейчас в таком переплете. Это все дым виноват, что закурился у стен лесного домика, в котором были ее родители. Это те лебеди в парке. И стоп-сигнал, которого не замечают, пока не происходит непоправимое.
Салли всю жизнь держалась наготове к превратностям судьбы, а для этого необходимы логика и трезвый рассудок. Если б родители взяли ее с собой, уж она бы учуяла вовремя едкий запах гари. Углядела бы синюю искру, что первой выпала на ковровое покрытие и замерцала, как звездочка, а за ней сверкающей рекой хлынули другие, и в мгновение ока все вокруг запылало. Уж она-то оттащила бы Майкла с мостовой на тротуар в тот день, когда компания юнцов набилась в отцовскую машину, перебрав спиртного. Не она ли спасла своего ребенка, когда на него собирались напасть лебеди? Не на ее ли плечах с тех пор держалось все — дети, дом, ухоженный газон, плата за электричество, стирка белья? Чтобы оно кипенно-белым сушилось у нее на веревке?
