Моя ревность тебя погубит (СИ) - Лазаревская Лиза

Господи, почему всё так? Почему ей нужно было прийти с ним? Почему я чувствую ненавить к невинному малышу? Разве он виноват в том, что всё так?

Рядом со мной лежит сумка, внутри звонит телефон. Достав его, я вижу, что это папа — но я не могу разговаривать, просто не могу. Я отклоняюсь один раз, а потом сразу же отклоняю второй, больше он не звонит. Я почти никогда не сбрасываю папины звонки, даже выхожу с пары, чтобы сказать, что перезвоню.

Но сейчас я не могу. У меня не получается говорить. У меня даже с трудом выходит дышать.

Проходит так мало времени, совсем мало, когда я слышу голос Стаса из нашей спальни.

— Полина, открой мне, — требует он, из-за чего я начинаю плакать ещё больше. Мне больно. Боже, как мне больно от того, что он больше не мой. Он принадлежит этому ребёнку, потому что он его кровь. Он хотел ребёнка и никогда не откажется от него. И хочу ли я сама, чтобы он отказался от него? Я не знаю. Я совсем ничего не знаю.

Мои всхлипы становятся громче, но больше он ничего не говорит.

Он ушёл?

Моя истерика не успевает разрастись ещё больше, когда страшный грохот врезается в мои уши.

Он выбил дверь.

Мои глаза всё ещё закрыты, но я знаю, что он выломал дверь.

Он рядом.

Он берёт меня на руки, когда я отрицательно машу головой.

— Нет, не трогай меня, — прошу я, понимая, что без его прикосновений я умру. Но чем раньше я начну отвыкать от них, тем легче я переживу наше расставание.

Наше расставание? Я действительно думаю о нашем расставании? Истерика становится ещё сильнее, мысли путаются, лицо всё ещё прячется за трясущимися руками.

— Это последний раз, когда ты закрываешься от меня, Полина, — строго рычит Стас, вынося меня из ванной в спальню. — Ты услышала меня?

Теперь я даже не могу ничего ответить, не могу даже махнуть или покачать головой. Всё, о чём я могу думать, это ребёнок, его ребёнок. У меня только одно желание — исчезнуть, провалилься сквозь землю, стать невидимой.

— Ответь мне, — он усаживает меня на кровать, а сам садится передо мной на колени. Я не вижу этого, но слышу и понимаю, что происходит.

Его огромные огрубелые ладони гладят мои ноги — икры, колени, бёдра.

— Зачем, — безучастно говорю я, пытаясь совладать с собой и посмотреть ему в глаза. Я делаю это. Я смотрю в его темно-карие глаза, которые даже несмотря на чрезмерную жёсткость, всё равно излучают любовь и нежность по отношению ко мне.

Мне никогда не было так больно. Даже в тот момент, когда его жена пришла ко мне и рассказала, что я очередная игрушка, наигравшись с которой, он снова придёт к ней. Она говорила, что любовница никогда не станет ближе жены. Она говорила, что я очередная наивная девушка, которую он использует. Каждое её слово наносило острый порез моему сердцу, но сейчас…

Моё сердце просто уничтожено. Оно кровоточит. Оно затихает под звуки моих рыданий.

— Потому что я твой муж, Полина. Потому что ты должна обсудить со мной всё, что тебя тревожит, а не прятаться за закрытой дверью. И я выбью любую чёртову дверь, которая отделяет тебя от меня.

— Я могу рассказать, что меня тревожит, — всхлипываю я, когда Стас берёт мои влажные от слёз руки и целует.

— Я знаю, что сейчас тебя тревожит, принцесса.

— Твой ребёнок, — говорю я, и эти два слова звучат, как приговор, как моя смерть.

— Он не мой, Полина. Этот ребёнок не мой.

— Тогда почему она принесла его к твоему дому?

— К нашему дому, — поправляет меня Стас. Я думала, что этот дом наш, потому что он делал всё, чтобы я чувствовала здесь уют и заботу. Но когда под этим домом появляется его бывшая рука с малышом, я сомневаюсь, что это всё ещё мой дом.

Нет, мне нет здесь места. Мне нигде нет места.

— Принцесса, этот ребёнок не мой, — повторяет Стас, словно заставляя меня поверить в эти слова. — И даже если бы он был моим, это ничего для нас не изменит.

— Нет, изменит.

— Нет, Полина, не изменит. Я твой чёртов муж и я не позволю забрать тебя у меня даже концу света.

— Я не хочу делить тебя ни с кем. Я хочу, чтобы ты был отцом только нашему малышу.

Которого нет.

Зато есть у неё.

И он такой же темноволосый, как Стас.

И он с такими же глазами, как Стас.

И он мне врёт, говоря, что ребёнок не его. Он это делает, чтобы я не переживала, но я уже умерла. Морально, не физически.

— Ты никогда не будешь делить меня ни с кем. Я только твой. Я отец только наших детей. Я принадлежу тебе.

Из меня снова вырываются рыдания, потому что понимаю, что это ложь. Этот мальчик будет расти в ненависти ко мне, потому что я буду той, кто разрушил его семью. И я не смогу жить, даже если он всячески будет убеждать меня в том, что ребёнок не его. Когда его не будет дома, когда он будет задерживаться — я всегда буду думать, что он с ним и с ней.

— Стас, я ужасная, я ужасный человек. Моя мама ненавидела меня просто потому, что я существую, и теперь я ненавижу этого ребёнка точно так же. Он ни в чём не виноват, но я ненавижу его.

— Тихо, принцесса. Успокойся, — он снова оставляет поцелуй на моих коленях. Затем встаёт и куда-то уходит, возвращаясь буквально через несколько секунд со стаканом в руках. Он прислоняет его к моим губам.

— Что это? — спрашиваю я дрожащим голосом.

— Виски, — спокойно отвечает он, давая мне пить эту гадость буквально по глоткам.

Мне кажется, что меня может стошнить от этого ужасного вкуса, но мне почему-то становится легче, несмотря на то, что горло обжигается. Стас ставит полупустой стакан на прикроватную тумбочку и продолжает завороженно смотреть на меня.

Я хочу, чтобы событий вне нашей спальни не существовало.

— Ты прекрасный человек, Полина. Самый чистый. Самый светлый. Забудь обо всём, что произошло этим вечером. Забудь об этом чёртовом ребёнке, ты больше никогда его не видишь, как и её.

Но он увидит. Даже если будет скрывать это мне во благо.

— Я одержим, Полина. У меня есть только одна цель в жизни — это ты. Он даёт мне ещё немного виски, он сильно бьёт по моей голове, потому что я не пью ничего крепче шампанского и вина. — Ни одна грёбанная вещь в этом мире не заставит меня потерять тебя.

Он целует уголки моих глаз, на которых размазана туш, мои реснички, словно каждую мою слезинку, делая мне этим ещё больнее, потому что теперь я всегда буду вспоминать, как он целовал мои слёзы.

Однажды он женился на нелюбимой девушке, только потому, что она носила его ребёнка. Или говорила, что носила его, я не знаю.

А сейчас она приносит его нам под дом, а он говорит, что ничего не изменится.

Я не смогу так жить. Я лучше откажусь от него, чем буду делить его с другой семьёй. Я лучше буду жить с дырой в сердце, чем в ненависти к невинному малышу и постоянном страхе того, что он выберет свою старую семью.

Свою первую семью. Свою первую жену. Своего ребёнка.

С этими мыслями я кладу голову на подушку, потому что она сильно кружится.

— В моей жизни есть только ты, — последнее, что я слышу, прежде чем заснуть.

***

Проснувшись, вижу на тумбочке несколько таблеток и стакан воды. У меня сильная жажда, поэтому я игнорирую таблетки, но почти залпом выпиваю воду. Неужели я проспала весь вечер и всю ночь, ни разу не проснувшись?

Встав с кровати, на ватных ногах я выхожу из спальни и направляюсь к лестнице. Снизу слышу до ужаса рассерженный голос Стаса и сажусь на верхней ступеньке. Я не собираюсь подслушивать, а просто хочу дождаться, когда он закончит разговор. Но когда до меня долетают его слова, я напрягивеюсь. Сначала мне показалось, что это деловой разговор и он как всегда злится на кого-то из своих подчинённых, но это далеко не деловой разговор.

— Не доводи меня до греха, Алина. Не зли, блядь, меня настолько, чтобы вы с этим ребёнком пропали без вести.

Слышу звук, словно мобильный ударяется о стеклянную поверхность. Я на автомате прикрываю рот рукой, чувствую, как глаза округляются.

Он ведь говорит это не серьёзно? Он бы не стал ничего делать с ней и этим ребёнком, чтобы они исчезли из нашей жизни?