Оливия Уэдсли - Вихрь
Этот взгляд, как поцелуй, обжигал ее губы. С бледным от волнения лицом он смотрел на нее, как прежде. Ирэн отвернула голову. У него сразу испортилось настроение.
После театра они поехали ужинать к Анри вместе с Анжель. Жан был очень весел и пил много шампанского.
На следующий день Париж проснулся в сиянии нового чудесного дня. У Жана было много дел, и он отправился с утра в город. Покончив с делами, он долго бродил по улицам, наслаждаясь жизнью города-красавца. Вернувшись домой, он узнал, что Ирэн пришлось выдержать натиск множества его друзей, репортеров, разных деловых людей.
– Это будет, кажется, повторением Берлина, – сказала она вздыхая, но все же улыбаясь.
На следующий день после первого концерта стало еще хуже. Толпы людей штурмом старались проникнуть к ним, устраивали Жану овации на каждом шагу, не давали ему проходу.
Анжель была в Лионе. Ирэн страдала в одиночестве. Только Жан наслаждался всеми фибрами своей души.
Он охотно давал интервью. Президент республики пожаловал ему орден и устроил в честь его званый обед, на который были приглашены все видные деятели искусства. Ирэн могла гордиться. Ее муж – персона. Они виделись очень редко, почти только за обедом или за завтраком в ее комнате. Однажды, проезжая по улице, Жан увидел Приналева, стоявшего у газетного киоска. Он сейчас же остановил шофера.
– Вы в Париже? Я думал, что вы в Берлине!
– Пятнадцатого я вам аккомпанирую, – развязно ответил Приналев, – а сегодня мы устроим мальчишник.
Жан посмотрел в записную книжку и с гримасой показал ее своему приятелю. Он был приглашен на обед, а затем на вечер и еще в два места. Приналев спокойно вырвал листок и, скомкав его, выбросил. Они условились встретиться в шесть часов. В назначенное время Приналев ждал его в вестибюле. Он был все в том же костюме из саржи, белых носках и соломенной шляпе без ленты. Ему наплевать было на приличия. Их остановил на лестнице фотограф с аппаратом. Жан задержался на минуту. Приналев недовольно поморщился.
– Пойдем, дружище, а то я встану рядом с тобой, получится хорошенькая картинка.
Они пообедали вместе в маленьком ресторанчике Латинского квартала, в компании апашей и бульварных женщин. Приналев, видимо, был завсегдатаем. Он был со всеми на дружеской ноге и сразу ввел Жана в круг своих друзей. «Эй, Фанфан, знакомься с моим другом Жаном». Или: «Старина Сюрво, протяни твою грязную лапу и посмотри на гения», – говорил он, кивая в сторону Жана.
После кофе они вышли на улицу. Ночь была изумительная. В сумерках медленно прогуливались влюбленные парочки. Где-то, в одном из домов, слышалось пение.
– Вот где настоящая жизнь, – вдруг проговорил Приналев, – здесь, в этой толпе и в этих домах. Видишь эту освещенную комнату? – Он показал пальцем на желтый квадратик в темноте. – Говорят, что здесь все живут в одной комнате, но разве двум любовникам бывает тесно вместе? В эти летние ночи я чувствую себя молодым. Что может быть лучше юности? Живи и пользуйся благами жизни, расплата придет потом, и если погибнешь, то хоть недаром. К черту брак – кисло-сладкую бесполезную комедию – кому он нужен? Разве жизнь нам дана для этого? Нет, нужно брать все от жизни, наслаждаться, любить, гореть в огне ее радостей! Пусть кругом все рушится, а ты бери свое, хватай во что бы то ни стало. Половина людей не живет по-настоящему; не умеют, не хотят. Они довольны, влачат свое жалкое существование, обделывают делишки и умирают на перине.
Он схватил руку Жана и крепко сжал.
– Ты тоже разбогатеешь и будешь так прозябать, – свирепо проговорил он, – а ведь в тебе есть искра Божия!
Он остановился.
– Мне шестьдесят лет, и для меня все это кончено. Он завернул за угол, продолжая тащить Жана, и подозвал автомобиль.
– Vauront-Palais, – кратко приказал он шоферу. Откинувшись на спинку сиденья, Жан упивался ароматом политых улиц и деревьев. Его пожирали ненасытные желания. Он жаждал той жизни, о которой говорил Приналев.
Зал был набит битком. В темноте белыми пятнами выделялись лица зрителей. Занавес опустился, зажгли свет. Стало сразу очень шумно. Они с трудом протиснулись к своим местам, заказали абсент и коньяк. Жан чувствовал себя великолепно в этой толпе среди общего веселья. Снова взвился занавес, на сцене появилась танцовщица. Рука Жана со стаканом невольно опустилась. Это была Аннет. Она танцевала знаменитый «Танец лебедя», прославленный Павловой.
– Эти дураки не умеют играть Сен-Санса, – пробормотал Приналев. Он взглядом искал сочувствия у своего собеседника.
Жан не видел никого и ничего, кроме Аннет. Он видел ее такой, какой она была два-три года тому назад, когда он жил в своей маленькой комнатке в Вене. Ему вдруг сделалось не по себе. Прошло столько времени, с тех пор… Ах, как она хороша! Те же золотистые волосы, правильные черты лица, но что-то изменилось, – она стала еще красивее!
Публика неистово зааплодировала. Он посмотрел в программу: «Анна Мюллер, прима-балерина австрийского балета». Аннет раскланивалась публике. Занавес опустился.
– Она должна выйти еще раз, должна! – повторил он вслух, сжимая программу.
– Что с тобой? – спросил Приналев.
Оркестр заиграл снова. На эстраде опять появилась Аннет. Как сквозь туман Жан видел, что на ней было необыкновенное платье, – дерзкое сочетание пурпурного, зеленого и синего цветов; оно было перевязано шарфом, сотканным из драгоценных камней. Он видел плавные движения ее рук. Ее белая грудь высоко вздымалась. Глухой вздох, почти крик вырвался из его груди. Вот в ком счастье жизни, той жизни, которую так красочно описывал Приналев. Неясные и таинственные желания вставали в нем; мелькали любовные видения, такие возможные и в то же время такие далекие. Это был извечный порыв мужчины к женщине. Чувство горького стыда за прежние годы овладело им.
Он пришел в себя. Приналев хлопал его по руке.
– У этой девчонки каждый мускул танцует, – одобрительно сказал он.
Жан не мог говорить. Ждала ли она его тогда на вокзале? Он представил себе, как поезд, пыхтя, влетает под стеклянные своды вокзала, и он видит в окне маленькое личико Аннет. У нее была привычка поправлять волосы, когда она нервничала.
Кто-то пел на эстраде веселую песенку. Приналев раскатисто хохотал. Где теперь Аннет? Здесь, где-нибудь около них, в раздевальне, или, может быть, уже ушла.
– Что с тобой? – над самым ухом раздался голос Приналева. – Час тому назад ты… – он не докончил.
Около них остановилась женщина в черной накидке.
– Вы не могли меня тогда встретить? – сказала она по-французски, обращаясь к Жану. – Я ждала на вокзале целый час.
Он вскочил.
– Я – Анни Мюллер, – сказала она, слабо улыбнувшись. – Я вас узнала со сцены.
