Марти Леймбах - Умереть молодым
Виктор забирает его у меня и тоже начинает играть, притворяясь сержантом полиции; отдает распоряжения полицейским машинам, патрулирующим определенный участок. Нажимает случайные цифры, потом клавишу «передача» и говорит:
– Порядок. Подразделениям: двадцать третьему, десятому, четвертому и первому наступать на второй и третий классы. Двенадцатому подразделению блокировать музыкальную комнату. Особое внимание обратить на детские сады. Проверьте у всех сумки для завтраков и пеналы. Обыщите ранцы учеников шестого класса…
Прижавшись друг к другу, мы засыпаем под звуки музыки Баха. Не знаю, что за вещь, но звучит она так же естественно, как шум волн, доносящийся с океана, пение ночных сверчков, и столь же вечна, как окружающий мир.
Нас разбудил шум двигателя стоявшей рядом машины.
– Где мы? – спрашивает Виктор. Потом вспоминает: – Ах да.
По радио сообщают о готовящихся гастролях бостонской попгруппы. Пластмассовая телефонная трубка валяется на боку.
Вижу в окно джипа приближающихся Эстел и Ричарда. Эстел спускается по лестнице, идущей мимо гимнастического зала. Ричард тащится позади, нагруженный двумя картонными коробками, поставленными одна на другую, кроме того, он несет украшенную резьбой табуретку и сумочку Эстел.
– Ты противный! – говорит Эстел Виктору, добравшись до машины. – Бросил меня на произвол судьбы!
– В полном твоем распоряжении остался мой замечательный отец, – оправдывается Виктор. – Папа потрясающе определяет время изготовления любой вещи.
– Заплатила за все втридорога, и все мне противно, – негодует Эстел.
Ричард запихивает в джип картонную коробку, Виктор, встав на колени, роется в покупках.
– Великолепная керамика, никудышный китайский фарфор, – выносит свой приговор. – Отличное зеркало.
– Но оно перегружено ненужными деталями, тебе не кажется? – хмурится Эстел. – Слишком утрировано, безнадежно устарело. Я просто теряюсь на аукционе. Полно народа, все выкрикивают свои номера, – и я уже ничего не соображаю.
– Не расстраивайся, у тебя все равно ничего не получилось бы. Там было с полдюжины дилеров, которые заграбастали все ценное. Погляди, что добыла Хилари, – говорит Виктор. Он показывает одну из антикварных вещиц, украденных мною.
– Где ты раскопала эту очаровательную пиршественную чашу? – изумляется Эстел. – Она великолепна.
Серый, как дым, туман поднимается с океана. Эстел за рулем, но едем мы медленно. Она передает Ричарду серебряную фляжку с бренди. Они хихикают, как подростки, распивающие на двоих бутылочку. Едва ли она много выпила: слишком осторожно ведет машину; а если она и пьяна, меня это почему-то не волнует.
В двухстах футах под нами бушует океан. Быстро темнеет. Вокруг туман, тусклые огни фонарей и свинцовое небо над головой. Стая чаек врывается в полосу света, я слежу за ними – они черными точками исчезают на горизонте. Виктор лежит на коврике, свернувшись калачиком, его плечи касаются моих коленей. Спит, подложив руку под щеку, спит, несмотря на ухабы, ему не мешают даже наши разговоры. Спит посреди всех этих коробок и сумок.
– Виктор считает, что мне надо работать, – говорю я.
– Вы же работаете: ухаживаете за моим сыном, – возражает Ричард.
– Это не то, вы же понимаете, что я имею в виду.
– Знаешь сказку о полевой мыши, которая считала себя никудышной мышью, потому что не умела ни собирать на поле зерно осенью, ни предупреждать об опасности других мышей, когда поблизости появлялись кот или змея, ни устраивать мышиные домики? – спрашивает Эстел.
Сделав глоток из фляжки, протягивает ее мне.
– Не знаю я такой сказки, – отвечаю ей.
Бренди огнем полыхает у меня в желудке. За окнами джипа Атлантический океан то появляется, то снова исчезает за прибрежными скалами. Вдали мерцают огни маяка, посылая в темноту свои непонятные сигналы.
– Когда наступила зима, – рассказывает Эстел, – и все мышки, собравшись в своем мышином домике, уселись у очага, мышка, которая считала, что от нее никакой пользы, стала рассказывать истории. Она подробно рассказала им, как собрали урожай, как устроили мышиную нору. Каждая история была ясна и понятна всем мышиным братьям и сестрам. И в этом заключалась ее работа.
Глава XIV
Мы остаемся дома, а Ричард отправляется за цветами, чтобы преподнести их на рождественском вечере Эстел. В комнате становится гораздо уютнее, когда мы с Виктором остаемся вдвоем. Мне нравится царящий здесь беспорядок, потому что в этой неразберихе только мы с ним знаем, где что лежит; живем в сознательно устроенном хаосе.
Разостлав на полу кухонное полотенце, глажу блузку. Одновременно достаю из высокой желтой коробки овсяные хлопья. Камин, как во всех заброшенных домах, пахнет древесной корой.
Всего только шесть часов, но на улице непроглядная темень.
По радио хор мальчиков поет: «Святая ночь». Виктор выходит из душа, обвязав вокруг бедер полотенце. Вытряхнув сигарету из пачки, валяющейся на камине, стоит надо мной, наблюдая, как я глажу.
– Знаешь, чего не хватает? – спрашивает меня, окутавшись клубами дыма. – Ощущения полноты жизни.
Начинаем собираться на прием. Виктор вытаскивает из шкафа нелепый галстук-бабочку, затканный трубящими в рог херувимами.
– Они похожи не на херувимов, – говорю я, глядя на него в зеркало, – а на маленьких собачонок.
* * *Достаю колготки. Цвет: телесный, размер: средний. Ни разу не надеванные, чистые, без единой затяжки. Старательно натягиваю их на бедра, любуясь, как они сглаживают мои икры. Надеваю туфли на каблуках и забираюсь на стул, чтобы посмотреть на себя в зеркало в ванной.
Виктор прижимается щекой к моему колену.
– Восхитительно! – одаривает меня комплиментом.
Ричард возвращается из магазина с охапкой лилий, перевязанных бледно-лиловым бантом. Спрашивает, готовы ли мы. Мы не готовы. Колготки, галстук-бабочка, – все валяется на полу рядом с разобранной постелью. Ричард снова исчезает, рассыпаясь в извинениях; закрывая за собой дверь, гасит свет. Слышим, как он сбегает по лестнице. Виктор притягивает меня к себе. Пытаемся заниматься любовью, но не получается. Вместо этого Виктор делает мне массаж шеи. Его пальцы пробегают то вверх, то вниз по моему позвоночнику. Чтобы рассмешить меня, рассказывает анекдоты.
По аллее платанов подъезжаем к дому Эстел. На деревьях гирлянды ярких огней, ветви переплелись над головой, закрывая луну. Благодаря иллюминации все вокруг приобретает фантастические очертания, создается торжественное настроение. Виктор, перегнувшись через сидение, смотрит назад, на аллею мерцающих огнями деревьев. В одной руке у него сигарета, в другой – серебряная шкатулка, украшенная бантиком, на конце которого болтается жемчужинка. В шкатулке шесть пивных кружек из пьютера[17] с ручками в форме охотничьих плеток. Ричард купил их в начальной школе частным образом, заплатил немалые деньги, чтобы их не выставляли на аукцион. Все ради того, чтобы доставить удовольствие Эстел, которая восхищалась этими кружками.
