Марти Леймбах - Умереть молодым
Обзор книги Марти Леймбах - Умереть молодым
История любви героини к человеку, которому суждено «умереть молодым», проста как притча, извечна как мир, и интригует как детектив.
Марти Леймбах
Умереть молодым
Моей матери, Мери Леймбах и Джею
Глава I
Гордон наконец появляется на пороге дома, принадлежащего его матери. Захлопнув дверь веранды, роется в карманах – ищет ключи от своего «меркурия». Ему и в голову не приходит, что я сижу в машине неподалеку от его дома и наблюдаю за ним, слушая по радио концерт бит-группы: он не знает, что поднялась я ни свет ни заря только ради того, чтобы посмотреть, чем занимаются такие люди, как Гордон, в половине восьмого утра. В приемнике гремит «тяжелый рок» – в «христианском» варианте. Певец с раздражающим упорством повторяет: «Христос любит тебя». С жадным любопытством вглядываюсь в Гордона: какое выражение лица, какие движения у человека, который всего сорок пять минут назад открыл глаза. Вот он приближается к запертой машине, возится с замерзшим обогревателем лобового стекла.
На нем синие джинсы, свитер с эмблемой джаз-фестиваля, ботинки с кожаными шнурками; пуховик расстегнут. В зимней одежде он кажется еще крупнее. Быстрыми движениями счищает иней с лобового стекла. Стоит у дверцы машины на фоне своего дома, так, словно сошел со страниц фоторепортажа о жизни простых людей в Новой Англии, – эталон добропорядочной, нормальной жизни; и я благодарна ему за то, что он такой. Занеся одну ногу на коврик у сиденья водителя, Гордон кричит: «Тош, Тош, ко мне, собачка!» – и ждет Тош, которая несется по лужайке к нему. Собака вскакивает на переднее сиденье, а Гордон, посмотрев сначала на часы, потом – на дом, поспешно возвращается к двери веранды и скрывается в старом особняке, построенном в колониальном стиле. Вокальная группа в радиоприемнике надрывается: «Господь вездесущ. Он всегда рядом с тобой», – а мы с собакой Гордона с любопытством взираем друг на друга в боковые стекла машин…
Совершенно ясно, что Тош обнаружила мое присутствие, – верный признак того, что вскоре меня заметит и Гордон. Тош принимается лаять; из закрытой машины до меня доносятся хриплые завывания, вижу затуманенное дыханием Тош стекло и ее гладкие, торчком стоящие уши. Собаке хочется поиграть. Тош узнала меня, потому что на прошлой неделе мы с Гордоном брали ее на берег моря, и сейчас ей, вероятно, кажется, что явилась я сюда исключительно за ней, чтобы она снова могла возиться в сыпучем песке и доставать из океанского прибоя теннисный мячик.
Лучше не смотреть на нее; выключаю приемник и растягиваюсь на переднем сидении, пережидая, пока Тош не перестанет лаять. Появляется Гордон и успокаивает собаку; а я думаю о том, какой у него убаюкивающий голос – его звуки безотказно действуют даже на сбитую с толку немецкую овчарку.
Гордон уговаривает ее: «Что с тобой, Тош? Хорошая девочка, ложись, вот так…» – звуки его голоса производят магическое действие. Чувствую, что и у меня на душе становится спокойнее, будто он обращается ко мне, будто меня зовут Тош, а не Хилари; прижимаюсь щекой к виниловому покрытию сидения, ласковый голос Гордона навевает дремоту. Вновь и вновь пытаюсь разобраться в себе: зачем шпионю за ним, что пытаюсь выяснить и ради чего выбралась в такую рань из постели, – неужели только ради того, чтобы подсмотреть, как этот человек пройдет пятьдесят ярдов от своего дома до машины?
Веду себя так не потому, что рехнулась, и не потому, что влюблена в Гордона. Конечно, любопытно увидеть его с еще опухшими от сна глазами, с влажными волосами, зачесанными назад, – но существует и более простой способ узнать, как выглядит утром мужчина. Может, просто мне хотелось начать день, увидев человека иного склада, чем мы с Виктором; человека, чья жизнь катится гладко, как по рельсам; человека, который с удовольствием живет в этом городе, приехал сюда, в Халл, штат Массачусетс, по доброй воле и спокойно, без происшествий, уедет отсюда.
До меня доносится ласковый голос Гордона, потом дверца захлопывается, наступает тишина. Слышу, как он заводит машину, включает первую передачу, переключает на вторую. И, не поднимая головы, по шуршанию шин, догадываюсь, что Гордон уехал.
Наверное, всем нам случалось совершать, казалось бы, незначительные поступки, которые круто меняют течение нашей жизни, направляя ее поток по новому руслу. Если бы я не откликнулась на объявление в газете, случайно попавшееся мне на глаза, то не познакомилась бы с Виктором, не влюбилась бы в него и не приехала бы в Халл. И не встретилась бы с Гордоном. Может, повстречала бы другого парня, влюбилась бы в него, а у него оказалась бы собственная ферма в Вайоминге, где он разводил бы лошадей, и жила бы я сейчас там.
Все эти мысли неотступно преследовали меня, когда вчера мы с Гордоном бродили по лесу за его домом, собирая хворост для растопки. Дорожки обледенели, под нашими ногами похрустывали скрученные, пожухлые листья. У берега полузамерзшего ручья откалывали довольно большие куски льда, представляя себе, что это ледниковый покров, простирающийся до самой Антарктиды, а мы – свидетели постепенной гибели мира, ибо вскоре толстый слой льда покроет Флориду, Кейп Код и Халл. Набрав охапку хвороста, уселись на полу родительского дома и принялись отбирать сухие ветки для растопки.
– Так ухаживать за Виктором – это и есть твоя работа? – спросил Гордон.
– Нет. Так было только вначале. Так мы познакомились. Потом полюбили друг друга.
– Но ведь просто так не влюбляются? – возразил Гордон. – Ведь любовь не возникает на пустом месте?
– Сейчас я уже не работаю у Виктора. Живу с ним, потому что так мне хочется. И дело не в том, что он болен, – объяснила я Гордону. А потом спросила: – А как любовь возникает?
Гордон, присев на корточки, отбирал прутики для растопки.
– Может, зайдешь, поможешь разжечь камин? – предложил он.
Вот он, поворотный момент, от которого зависит, что будет дальше в нашей жизни. Поначалу я ничего не ответила. Ждала, не повторит ли Гордон свой вопрос, но он промолчал. Поднял на меня глаза – а я представила, как он, склонившись над камином, заталкивал бы в него полено. Представила, как занимались бы мы с Гордоном любовью, – на полу возле камина; как огонь обогревал бы меня сбоку: бедро, плечо, половину лица. А потом мы уселись бы у камина, глядя на пламя, Гордон рядом или позади меня, зарывшись лицом в мои волосы.
Наконец отрицательно покачала головой.
Я выбита из колеи собственной нерешительностью. Вчера оттолкнула Гордона, а сегодня, как навязчивое воспоминание, неотступно преследую его. И при этом не уверена, хочу ли вообще продолжать наше знакомство. Я – девушка Виктора, и столько же горжусь своим положением, сколько опасаюсь его. Блуждаю в потемках, надеясь обрести решение в тусклой рутине повседневной жизни. В которой ничего не происходит. Окружающие, очевидно, не замечают моего смятения. В прачечную входит совсем другая женщина, в одной руке – корзина с грязным бельем, в другой – долларовая бумажка, чтобы купить жетоны. Кто бы подумал, что эта женщина провела последний час, скрючившись в три погибели на холодном сидении машины? Сейчас я с головой погрузилась в сортировку белья по цвету. Прачечная-автомат работает круглосуточно; на покрытом линолеумом полу валяются окурки сигарет, оставленные ночными посетителями. Все стены, кроме фронтальной – стеклянной, – окрашены в яркий лимонный цвет.
