Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...
Я долго жила без надежды. У меня было мое прошлое, прекрасное светлое прошлое, зачеркнутое в один миг чужой неисправимой ложью. Было у меня и настоящее, не содержащее ни боли, ни радости. События мелькали, не оставляя следа в душе, памяти, обтекая меня, не проникая внутрь моей жизни.
Будущего у меня не было. Я не мечтала, не надеялась, не строила планов. Жила, словно смертельно больной человек или глубокий старик — день прошел, и слава Богу, — ничего не хотела, ничего не могла. Все силы уходили на притворство перед окружающими. Притворялась живой, энергичной, заинтересованной, прежней.
Я сама не заметила, когда изменилась моя жизнь. Нет, не тогда, когда я пришла к Куликовым и увидела Диму, и не тогда, когда нехотя потащилась с ним в театр, потом на концерт. Даже не тогда, когда равнодушно терпела его поцелуи.
Когда же? Дима принес очень красивый свитер.
— Зачем мне? — Я отложила в сторону пакет. — Отдай Катьке.
— Еще чего? — жизнерадостно возмутился Дима. — На Рождество поедем в Андорру на лыжах кататься.
— Куда? — изумилась я.
— В Андорру, — невозмутимо подтвердил Дима. — Оформляй загранпаспорт.
Я засунула свитер на антресоль и забыла о нем. Но через несколько дней Дима принес бланки, сидя рядом, проверил правильность заполнения и велел подписать где надо, в институте.
— Собрались за границу? — поинтересовалась девушка в канцелярии, ставя печать.
— На Рождество, — машинально ответила я и стала ждать Рождества.
Так в моей жизни появилась перспектива.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно. Именно после него я осознала, на что смотрю. Перед глазами фотография щенка лайки и календарь на февраль. Хорошо, хоть год этот, а не прошлый. Получается, я не заметила нескольких месяцев года, нескольких месяцев жизни…
Вновь прозвучавший звонок разогнал мысли. Не люблю неурочных визитов, всегда прошу предварительно звонить по телефону. Значит, кто-то посторонний. Накинула цепочку и открыла дверь, ожидая увидеть побирушку, продавца картошки или соседку Татьяну Ивановну. Увидела Таню и удивилась. Неужели я так задумалась, что не заметила времени?
— Быстро я? — оживленно щебечет Таня. — Оказывается, я звонила с вашей станции метро. Представляете, какое совпадение! Кому сказать, не поверят.
Это точно — не поверят. Я, к примеру, не верю. Танин жалобный рассказ сразу породил сомнения в правдивости. После ее стремительного появления сомнения отпали, появилась уверенность — Танин визит неспроста. И вряд ли несет мне счастливую весть.
Я вежливо предложила Тане чаю. Она вежливо предложение приняла. Пока я готовила чай, гостья обжилась в моей комнате.
— Как поживает Мария Алексеевна? — благовоспитанно осведомилась я, сервировав чай на журнальном столике и жестом предложив Тане место напротив меня.
Таня присела на кончик кресла, взяла чашку.
— Знаете, а ведь неплохо, — удивленно протянула она после продолжительной паузы. Я обомлела. Она что же, анализировала состояние патронессы, стремясь честно ответить на мой совершенно формальный вопрос? Мы потаращились друг на друга, и Таня уже уверенно повторила:
— У Марии Алексеевны все хорошо.
— А у вас? — без устали продолжала я светскую беседу. — Что новенького? Не скучаете в деревне?
— Скучаю. Ужасно. Но ничего пока изменить не могу.
— Жаль. — Я сочувственно покачала головой и сделала глоток чая. Таня тоже покачала головой и тоже сделала глоток чая.
— Вы не представляете, как тяжело мы зимовали. Счастье еще, что у Мари «шел поток».
— Что шло? — опять обалдела я. Она меня в гроб вгонит.
— Ну, «шел поток» — значит хорошо писалось.
— А-а-а…
— Мы подготовили две вещи. Признаюсь, работать над ними было жутковато. Убийство, изнасилование, расчлененка. На одну пару упало потолочное перекрытие, когда они занимались любовью. Представляете? В подробностях на трех листах.
Таню передернуло. Я с трудом подавила рвущийся наружу смех. Бедная Мария Алексеевна, Божий мир достал ее, и она залила его кровью.
— Можно еще чаю? — Таня протянула мне пустую чашку и добавила без паузы: — А Алеша в Германии. Ему сделали операцию. Мария Алексеевна собирается к нему. И меня берет.
Она выпалила все это на одном дыхании, старательно крутя ложкой и не отводя взгляда от маленького водоворота в самой середине чашки.
Лешка в Германии. Ему сделали операцию. Какую? Ведь в Москве врачи сделали все необходимое. Они что-то пропустили и не долечили Лешку? Господи, что с ним, как он? Лешенька, сердце мое.
Таня смотрит на меня. Она сразу посмотрела, как только закончила излагать свои новости. Мои ресницы опущены, Танин взгляд я чувствую и заставляю себя встретить его. Так я и знала. У нее напряженный и выжидательный взгляд. Что она хочет прочесть на моем лице? Зачем она пришла? Сама или Мария Алексеевна подослала? Что, что ей надо?
Молчание становится неловким, Таня заерзала, я без всякого выражения смотрю в голубые глазки, не делая попытки облегчить ситуацию.
Звонок положил конец Танечкиным страданиям. Она радостно встрепенулась и повернула голову в сторону двери.
Я вытащила из-под попы левую ногу и, припадая на нее, неловкими толчками побрела открывать.
За дверью обнаружился Дима. Привычным в его облике оставались только блестящие серо-голубые глаза. Я никогда прежде не видела его таким: потным, всклокоченным, пыльным, с капельками влаги на лбу и под носом. Он потеснил меня с порога и свалил мне на руки топорщащиеся пакеты. Меня обдало резким запахом мужского пота.
Я невольно сморщила нос, отстранясь от взмокшего ухажера. Дима передразнил меня, но обниматься не стал и целоваться не полез. Такой вот деликатный.
— Я приму душ, а ты поесть что-нибудь сделай, — распорядился он.
— Ладно. Борщ будешь?
— Давай.
Он метнулся к ванной, но вернулся и выбрал из кучи пакетов один. Остальные я покорно держала у груди.
— Иди к себе. Я у матери штаны сниму, а то в ванной повесить негде, — продолжал распоряжаться гвардии капитан.
Я, обнимая пакеты, покорно направилась к себе.
— Аля, — остановил меня возмущенный возглас, — где твоя голова?
— Здесь, — хмуро заверила я. — И уже кружится от тебя.
— Правда?! — польщенно улыбнулся Дима. Шут гороховый!
— Полотенце дай, — по-деловому закончил командир.
Я прошла мимо Тани, застывшей в кресле, сгрузила весь ворох пакетов в угол дивана. Один из пакетов перевернулся, и из него выскользнул, словно матрешка, еще один. Я подхватила его, и моим глазам предстала тщательно упакованная рубашка небесно-голубого цвета.
