Александра Матвеева - Селеста, бедная Селеста...
Что-что, а целоваться Дима умел. Не то что я. Я позволила его рту делать с моим что угодно, даже не пытаясь отвечать. Сначала Димины губы нежно касались моих, потом… Потом… Это описывается в миллионах любовных романов. Но со мной-то подобное происходило впервые. Никто никогда так не целовал меня.
Когда Дима перестал терзать мои губы, моя способность к сопротивлению была полностью подавлена. Я шла за ним, вложив свои пальцы в его ладонь. Прикосновение его руки уже не казалось неприятным. Перед моими глазами плыл туман, в ушах шумело. Я не видела, куда иду, спотыкалась, и тогда Дима поддерживал меня и всякий раз касался губами моего лица. Я ощущала ожог то на щеке, то на виске.
Поцеловав меня, он уже не мог остановиться. Узнав вкус его поцелуев, я хотела их снова.
Не знаю, как долго мы шли по улице.
Массивная дверь закрылась за нами. В полутемном холле царили тишина и прохлада. Туман рассеялся у меня перед глазами, я начала приходить в себя. С недоумением глядя на широкую мраморную лестницу, я остановилась у ее основания.
— Подожди, — попросила я Диму, — давай поговорим.
— О чем? Аленька, о чем говорить?
Он снова обхватил ладонями мое лицо, нагнулся, близко глядя в глаза. Я поразилась необычайно яркой синеве его глаз, не сознавая, что делаю, потянулась к красным опухшим губам и забыла все возражения. Говорить стало не о чем.
И опять Дима не мог остановиться. Я прижималась к нему всем телом, сцепив ладони на узком затылке. Диму била крупная дрожь. Она передалась мне. Я пропадала. И Дима пропадал. Мы оба понимали это. И тут помощь пришла откуда не ждали. Краем сознания я уловила постороннее присутствие. Отстранившись от разгоряченного мужского лица, я посмотрела вверх и увидела целых два женских.
Две немолодые женщины свесились через перила и с веселым любопытством наблюдали за нами.
Мои щеки залила горячая краска, от стыда я спрятала лицо на Диминой груди. Дима же, обнимая мои плечи, без тени смущения поведал о цели нашего прихода.
Тетки поманили нас наверх. Держась за руки, мы поднялись по лестнице. Нам открылся красивый аванзал с несколькими высокими дверями и кожаными диванами вдоль стен.
Дима забрал мой паспорт и вместе с тетками скрылся за одной из дверей. Я опустилась на ближайший диван. Так я и сидела, и у меня не было никаких мыслей и чувств. Просто растение какое-то. Цветок. Невеста. Есть такой комнатный цветок — невеста, низкий, круглый, весь покрытый белыми цветами. А еще такой же цветок, покрытый синими или фиолетовыми цветами. Он называется жених.
Жених и невеста. Эти два цветка стоят на окне в кухне Катиной бабушки. На моей памяти Катина бабушка несколько раз пересаживала их. Последний раз я видела их цветущими в облитых глазурью новых керамических горшках. Горшки изготовила Катька у себя в институтских мастерских.
Раньше я часто бывала у Катькиной бабушки. А потом поняла, что она меня не любит, и перестала бывать. Я как-то однажды поняла, что она меня не любит. Очень не любит. Сначала я расстроилась и все старалась вспомнить, что я сделала не так? А потом забыла о бабушке. Перестала у нее бывать и забыла. Ну, не совсем, конечно. Сначала старалась не вспоминать. А потом просто не вспоминала.
А теперь вот вспомнила. И подумала, а ведь она и Димина бабушка. Ей не понравится, что Дима женится на мне. Вдоль спины пробежал холодок, и сердце сжалось от предчувствия боли.
Эмоции пробуждаются во мне, и я не могу назвать их радостными. Тревога, неуверенность овладевают мной. Димы нет рядом, гипноз его близости перестал действовать на меня. Я встряхиваю головой, возвращаясь в реальность.
Но тут дверь открылась, сияющий Дима шагнул ко мне, я задохнулась, накрытая волной любви, излучаемой его глазами, вздрогнула от их небывалой синевы, внутренне ахнула от красоты узкого светлого лица и стройной фигуры, привстала, потянулась к нему.
Дима обнял меня, поднял с диванчика, и я со счастливой покорностью последовала за ним в кабинет заведующей загсом, где мы заполнили все необходимые анкеты.
Лучась доброжелательностью, заведующая сообщила, что в качестве исключения (ваш жених офицер Российской армии!) нас зарегистрируют в следующую субботу.
Через одиннадцать дней я стану женой Димы Куликова. Как еще не скоро, разочарованно подумала я, спускаясь по лестнице и лаская ладонью крепкое плечо своего жениха.
Дверь открыла Катька. Хмуро оглядела наши сияющие лица и равнодушно кивнула:
— Привет!
После чего отступила, пропуская нас в квартиру. Я вошла, отчего-то робея (вот дурь-то!), и сразу прошла в Катину комнату. Катька вошла следом, обошла меня и стала у окна. Она ссутулилась, опустила хрупкие плечи. Ситцевый халатик болтался на ней, словно под пестрой тряпкой совсем не было тела. Я только теперь осознала, как похудела подружка.
У Катьки выдалась тяжелая зима. Волна нежности и жалости толкнула меня к ней. Я встала рядом, прижавшись плечом к прохладному гладкому плечу. Катька доверчиво приникла ко мне. Ее тонкие пальцы бесцельно перебирали край тюлевой шторы.
Как давно мы не разговаривали! Замкнулись каждая в своей жизни, как рак-отшельник в своей раковине. Я нежно взяла Катькины пальчики в свои, расправила их и поднесла к губам.
Катька резко развернулась и вскинула на меня изумленные глаза. Их синева напоминала глаза брата. Мне стало хорошо. Я люблю их обоих. Отныне они оба принадлежат мне. Мы будем счастливы. Как давно я не была счастлива.
Теперь мы стояли, обняв друг друга за талии и сжав свободные руки.
— Ты похудела. Под моей рукой ничего нет. — Катька плотнее обхватила меня.
Я сделала то же, и некоторое время мы обе, хихикая и толкаясь, напрягали руки, стараясь как можно сильнее стиснуть друг друга.
— Чем это вы заняты?
Я обернулась на голос Димы и невольно ослабила хватку. Катька мгновенно воспользовалась моей оплошностью. Обе ее гибкие руки обхватили меня и сжали с неожиданной силой. Она ухитрилась проделать это на выдохе. Я почувствовала, как мой живот слипся с позвоночником, глаза вылезли из орбит, а острый Катькин подбородок впился в шею под ухом.
Я даже крикнуть не могла, только слабо пискнула. Этот писк меня и спас. Катька неудержимо расхохоталась. Ее руки ослабли, и мне удалось стряхнуть их с себя. Катька этого даже не заметила, скрюченная смехом. Я еще негодующе потаращилась на нелепую согнутую фигуру с прижатыми к животу руками. Фигура комично раскачивалась, буквально падая с ног. По искаженному лицу фигуры, заливая его, текли слезы.
Катька с трудом разлепила склеившиеся от слез ресницы, взглянула на мое гневное лицо, и ее скрутил новый приступ смеха.
