Татьяна Туринская - Идолопоклонница
Катя вдруг как-то сморщилась, брови резко сошлись у переносицы, образовав глубокие морщинки, носик вздернулся, и на глазах сверкнули слезы. Всхлипнула, шморгнула носом, улыбнулась:
— Ой, Женька, видела бы ты его в тот момент, когда я ему сообщила о беременности! Мой Олежка, мой суровый серьезный братик, расплакался, как кисейная барышня. Он не плакал, Женька, он рыдал! В голос рыдал! Мне кажется, он так выстрадался за эти годы вместе с Алиной… Ах, какие же мужики дураки! Ну почему он никогда не показывал Алине своих чувств, своих переживаний?! Он, дурачок, думал, что от его твердости ей легче станет. Старался не демонстрировать истинных своих чувств. Всегда с таким равнодушием говорил о детях, подчеркивая, что ему совершенно наплевать на то, что у них нет детей. А сам… Я ведь даже не представляла, как он измучился… И вот когда я ему рассказала о своей беременности… Женька, как он плакал! Он плакал и смеялся одновременно. А слезы текли ручьем! Он меня обцеловал всю, он меня на руках по всей квартире таскал, как перышко! И смеялся, и плакал… Никак остановиться не мог…
А теперь Катя сама не могла сдержать слез. Они катились и катились по ее щекам, а она только стряхивала их, когда они подбирались к крыльям носа и начинали щекотать его. Плакала, шморгала носом. А бровки как-то так несчастно оставались сдвинутыми на переносице, почти до неузнаваемости исказив ее лицо.
И у Жени вдруг тоже защипало в носу. И совершенно неожиданно на глазах появились слезы. Казалось бы — ей-то какое дело до чужих проблем? Ей со своими бы разобраться. Но как-то все сошлось в одну точку, как-то тисками сжало сердце. Ведь никто не плакал от счастья, когда она объявила тому, кому в ее памяти нынче места нет, о том, что скоро станет матерью, его лицо исказила гримаса разочарования, а уж никак не слезы радости. А теперь… Ведь ей уже двадцать восьмой год, а детей тоже нет, как у Алины. И даже мужа нет. И даже надежды на то, что он объявится в ближайшем будущем, тоже не слишком много осталось. И что ж ей, всю жизнь одной куковать? Когда у других уже полноценные семьи: и муж, и парочка замечательных ребятишек…
А еще… А еще было как-то очень странно слышать такие вещи об Олеге. Как-то не вписывались Катины воспоминания в образ страшного человека Зимина, который нарисовал перед Женькой Городинский. Кто прав, кто неправ? Кому верить? Разве может страшный человек Зимин плакать от счастья? Вот хмуриться и делать равнодушное лицо при несчастной, не умеющей родить ребенка жене — это да, это запросто. Вот тут Зимин для Жени был очень даже узнаваем. Но плачущий Зимин?! Это нонсенс. Если только не ложь все то, что наговорил ей Городинский. Но если бы это было ложью, с какой бы стати Димка так его испугался? До обморока, до бабской истерики?
Катя в очередной раз всхлипнула, улыбнулась одними уголками губ, и продолжила:
— Вот с того самого момента Олежек Игоречка на руках носит. И даже запрещает ему заводить разговоры о бизнесе. Мой-то, бизнесмен, ёлки-палки, собрался было собственным делом заняться. Так Олежек ему быстренько мозги на место вправил. Мол, твое дело семьей заниматься, а не бизнесом. Сиди в своем НИИ, пока не поразгоняли. А разгонят — я тебе другое местечко подыщу. Ты только семью береги, говорит. Это твоя главная по жизни обязанность. А деньги уж зарабатывать, мол, предоставь мне. Я, говорит, вам не чужой, а вы мне и подавно самые родные на свете… Вот Игорешка мой и не парится. Высиживает честно зарплату, не особо при этом напрягаясь. Конечно, это как-то неправильно. По крайней мере, не совсем правильно. Мужик все-таки. Должен бы семью обеспечивать. А Олег уперся рогом: я, говорит, семью потерял, а тебе не позволю. Очень уж ему тяжело развод с Алиной дался…
Катя тяжко вздохнула, переживая за любимого брата, и подхватилась:
— Ах, да, развод! Я ж все время перескакиваю. Так вот. Олег с головой ушел в бизнес, дома бывал все реже. Он, пожалуй, у нас с Игорем бывал чаще, чем дома. Я как раз Сережку родила. Так Олег к нам каждый день с ним нянчиться приезжал. Если б ты только знала, как он детей любит! И Сережку, и маленькую Алинку. Да, это, кстати, именно он настоял на том, чтоб я ее Алинкой назвала. В честь Алины. Уже после развода. Ой, опять перескакиваю. Это же уже потом было. А сначала у нас был только Сережка. Так вот, Олег, значит, дома стал бывать все реже. Не потому, что завел себе кого-то на стороне. Просто… Тут ведь все в кучу свалилось, в один узел завязалось. Тут и бизнес с постоянными поездками, тут и Сережка мой. И Алинины тараканы… Она сама к нам не ходила, не могла спокойно на Сережку смотреть. Это для нее было настоящей пыткой. Поэтому Олежек ходил к нам один, без нее. А когда возвращался домой, Алина сама не своя была. Она как будто в ожидании удара сжималась. Все боялась, что Олежек ей сейчас начнет рассказывать, какой Сережка смешной, как ему нравится подпрыгивать на руках, как начинает ножками отталкиваться от коленок, того и гляди пойдет. А Олег это прекрасно чувствовал, потому и не рассказывал, не делился с ней ощущениями. А Алина воспринимала это не как заботу о себе, а как оскорбление. Ей все казалось, что Олежек только о том и думает, что она не может ему родить такого же Сережку. В общем, после Сережкиного рождения между ними словно трещина образовалась. Им бы ее быстренько залечить, законопатить, а они только отдалялись друг от друга. А потом…
Катя вздохнула, резко распрямила плечи, как будто подготовилась к атаке на невидимого врага. Брови надменно изогнулись, крылья носа встрепенулись и словно бы забыли осесть на место, и она продолжила каким-то холодным, чужим голосом:
— А потом в редакции музыкальных программ появилось юное дарование в виде очаровательного сладкоголосого мальчика с золотистыми волосами. И звали это дарование Дмитрием Городинским. Да только сладкоголосым это чудо стало чуть позже… Когда его голос стали пропускать через хитроумную технику. Потому что на самом деле голосок-то у него самый обычный, средненький. Это сама Алина говорила. Им ведь с Олегом почти не о чем уже было говорить, и, чтобы совсем не перестать общаться, она частенько рассказывала ему о работе. Ну и Олег ей, естественно, рассказывал о своих делах. Вот Алина-то и рассказала, что пришел совершенно очаровательный мальчик, очень красивенький, с потрясающе-огромными глазами. Просто невероятно красивый, сказала. Идеальный вариант для эстрады. А вот с голосом не сложилось. Еще посмеялась тогда. Мол, как судьба жестоко шутит над людьми. Ну, подсуетилась, нашла для него тепленькое местечко на подпевках у Алтуфьевой. Очень он у нее эффектно смотрелся в черных кожаных штанах и коротенькой маечке с глубокими проймами. Помнишь, у нее песня была 'Зачем тебя я повстречала'? Он там в конце хватал ее на руки и поднимал над собой, как флаг. Так и уносил ее со сцены. Но этого мальчику было мало… Мальчику хотелось славы. Любой ценой. Любой…
