Жанна Курсунская - У кого как...
– Синди, по-моему, ты все усложняешь. Давай построим беседу иначе. Я, примитивная реалистка, буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать обыкновенными словами, без экскурсов в историю и философию. Только найди все же квитанцию.
– Нашла.
– Читай.
– Эфраим Шапиро. Первый международный Израильский банк. Иерусалим...
– Ситуация облегчается! Он, наверное, живет в двух метрах от тебя.
– Может, в двух километрах... Иерусалим не такой уж маленький город. Невероятно... – растерянно смотрю в квитанцию. – Значит...
– Ты любишь его?
– Да...
– Звони сейчас.
– И что сказать?
– Правду.
– О себе или о нем?
– Что нового ты можешь сказать ему о нем?
– Он лжет себе. Это очень опасно. У него, наверное, пятеро детей... Или больше... Религиозным положено... Нет, Ринат, ничего не выйдет. Лучше остановиться сейчас... Еще не поздно, и все в моих руках.
Достаю розовую салфетку с номером телефона, нажимаю зажигалку, задумчиво смотрю, как тонкий язычок пламени съедает синие цифры, потом буквы его ненастоящего имени.
Ринат, кажется, едва сдерживается, чтобы не вырвать у меня из рук салфетку, но все же сидит неподвижно и, только когда тлеющая бумажка плавно опускается в пепельницу, отчаянно произносит:
– Дура ты, Синди. Он мог бы быть сказочным любовником.
– Для тебя – возможно, только не для меня.
– Да, все в мире распределено по-дурацки!
– Кто знает... Давай выпьем за первую половину нашего туннеля, за дружбу, взаимопонимание. Всего неделю назад ты бы сочла мое поведение идиотским, презирала бы меня за глупость, а сейчас понимаешь, что я просто не могу поступить иначе.
– Понимаю – вряд ли, но чувствую – это так и есть.
– Ну, скажи, как мне тебя развеселить?
– Залезть под стол и прокукарекать пять раз, – предлагает сестра.
– Может, я так прокукарекаю, сидя?
– Иди к черту!..
Складываю руки домиком, подставляю ко рту, кукарекаю на весь ресторан, как настоящий петух. Ринат замирает от смущения и вдруг заливается смехом, а вместе с ней другие посетители ресторана. Будапешт не так давно был социалистическим, а значит, полным запретов, поэтому люди, как и в России, приветствуют что-нибудь неординарное, любой повод почувствовать себя свободными, хотя бы и такой незначительный. Сестра поднимает бокал и громко произносит, обращаясь ко всем сразу, по-моему даже к рыбам в рождественских блестках:
– С наступающим Новым годом!
И люди, как заколдованные, повторяют за ней те же слова, поднимают бокалы с вином, колой, апельсиновым соком, и даже синеглазый малыш протягивает маленькую чашечку с клубничным нектаром.
...Светает... Брат покачивает деревянную лодку. Прозрачная озерная вода шелестит о потемневшие бока. Белые кувшинки беззвучно и плавно раскрывают ладони, жирные комарики устало затихают на мокрых стеблях ряски, робкие лучи солнца неуклюже пронзают головки лютиков, превращают их в желтые фонарики.
– Зачем мы здесь?
– Чтобы ты вспомнила гармонию.
– Гармонию?..
– Гармонию тишины.
– Как на небесах у Бога?
– Да. Предрассветная тишина наполнена сотнями звуков. Великий парадокс мироздания – сотни звуков рождают тишину... У нас осталось минут двадцать.
– До чего?
– До начала нового дня.
– И что тогда?
– Мы расстанемся.
– Ненадолго. Только до следующего рассвета.
– Синди, я тебя очень люблю.
– Да, поэтому я никогда не бываю для тебя «слишком».
– Что значит «слишком»?
– Слишком красивой, слишком странной, слишком умной, слишком робкой или, наоборот, смелой. Тебя восхищает все, что есть во мне, все, что есть я.
– Почему ты так говоришь?
– Мне трудно жить. Каждый шаг требует невероятных усилий, передо мной масса преград. Ищу работу, встречаюсь с начальниками, и все они говорят мне это слово «слишком»: «Ты слишком красива, а я бы хотел серую мышку, чтобы не отвлекала от дела и не создавала проблем с женой». Другой сожалеет, что мое образование слишком прилично для той работы, что у него есть. Третий решает, что я слишком скромна и чересчур хорошо воспитанна, а ему нужна пантера, способная драть с людей три шкуры. Четвертый заявляет о моем неумении просто смотреть на вещи...
– Это пройдет, Синди. Ты найдешь свое место в жизни.
– Лучше возьми меня на небо.
– Не могу... Скоро ты получишь в подарок якорь.
– Опять! Не говори про него! Я не выживу без тебя! Нет! Нет! Ты не уйдешь от меня! Нет!..
Кричу отчаянно, безумно, разрушая гармонию рассвета, и вместе с моим криком в озерное оцепенение врывается ослепительный июльский день. Пронзительные солнечные лучи закипают в горячих слезах, жгут глаза. Беснуюсь, размахиваю руками, пытаясь удержать брата, лодка качается, я теряю равновесие и падаю в озеро, в глубокую воду, холодеющую книзу из-за множества подземных фонтанчиков. Переворачиваюсь на спину, смотрю через колыхающуюся прозрачную массу на небо, на дно нашей лодки, опутанное зеленой тиной и пузырьками воздуха, на салатовые животики лягушек. Брат опускает лицо в воду. Утопаю в его синих глазах, длинных черных кудрях, расплывшихся по волнам.
– Синди, любимая, ты всегда будешь «слишком», но однажды это принесет тебе счастье.
Брат взмахивает руками, возносится над поверхностью воды. Ее толща разделяет нас навсегда. Я остаюсь на дне озера...
...Открываю глаза. Ринат сидит на моей кровати, уставшая, но очень радостная. Явно что-то хочет сообщить.
– Доброе утро, сестренка!
– Который час?
– Шесть утра.
– Ты только что вернулась из клуба?
– Да.
– Наверное, жутко устала?
– Неважно, взгляни, пожалуйста, на свои пальчики. Поднимаю к глазам правую руку и почти теряю сознание.
– Синди, что с тобой! Господи! Синди, не пугай меня!
– Ничего... Все в порядке. Где ты взяла этот перстень?
– Я все объясню, только, пожалуйста, успокойся. Умоляю...
Сажусь на кровати, снимаю перстень с безымянного пальца, внимательно рассматриваю оправленную в серебро старинную монету. Сверху якорь – символ Александра Македонского, снизу буквы на иврите – знаки Маккавеев.
– Эту монету сделал Иегуда Бецалель в триста двадцать седьмом году до нашей эры специально для меня.
– А для меня он случайно ничего не сделал?
Кажется, сестра уже привыкла к моим нестандартным высказываниям, даже не спрашивает, откуда мне известны такие невероятные подробности.
– Где ты взяла перстень, Ринат?
– Его купил тебе Ришар, то есть Эфраим.
– Ясно, пришел к тебе в клуб и убедил...
– Убедил, что любит тебя.
– А еще он любит свою жену и пятерых детей.
– У него нет детей!
– Когда это было?
