Вульф (ЛП) - Хоуп Пейсли

Габриэль не позволит мне струсить. Он отстраняется от меня, его глаза живые и яркие после нашего поцелуя.

— Пусть это будет не последний раз, когда я чувствую вкус этих гребаных губ, — говорит он с садистским блеском в глазах, прежде чем снова шлепнуть меня по заднице. — Давай.

Я не могу это контролировать, эмоции, бушующие во мне сейчас, смешиваются с адреналином от того, что я стреляю практически в него. Я бросаюсь в его объятия и делаю то, чего никогда не делала. Я обнимаю его. Под лучами солнца, пробивающимися сквозь навес вечнозеленых дубов в его дворе, я прижимаюсь к Габриэлю. Он стоит неподвижно, как статуя, целых пять секунд, прежде чем его сильные руки обхватывают меня, и он обнимает меня в ответ. Я не знаю, как долго мы стоим так, но знаю, что мне это нужно. Нам обоим это нужно.

Наконец я отстраняюсь и поднимаю на него глаза. Я киваю и возвращаюсь на свою позицию для стрельбы. Я поднимаю пистолет и принимаю боевую стойку. Я смотрю на мужчину, который напугал меня до смерти, разорвал на куски и собрал меня обратно в более сильную версию себя, мужчину, который удерживает меня здесь много дней, который никому не верит, и который только что вручил мне свою жизнь. Он вложил этот пистолет в мою руку без колебаний и с полным доверием. Меня осеняет, что я могу покончить с ним прямо сейчас, если захочу, но я точно знаю, что это последнее, что я хотела бы сделать.

Я вытесняю все мысли из головы и изо всех сил сосредотачиваюсь на крестике в центре мишени. Я отгораживаюсь от Габриэля. Я поправляю захват, заставляя руки не дрожать.

— Не думай, Брин. Просто стреляй, — говорит Габриэль.

Я делаю глубокий вдох. Вспоминаю все его слова. Сегодня он не умрет от моей руки. Я справлюсь. Я сильная. Я его девочка.

Я выдыхаю и нажимаю на курок.

— Да, черт возьми, детка. — Я слышу это как раз перед тем, как его тело врезается в мое. Габриэль подхватывает меня и кружит. Я сосредотачиваюсь на цели, в которую попала чуть левее крестика.

— Чертова крутышка, — говорит он, целуя мою потную шеи, плечи, губы. — Моя порочная девочка… что я собираюсь с тобой сделать. — Он ухмыляется. — Но сначала, — он целует мои губы, — похоже, тебе придется узнать, как подлатать мужчину.

О, радость.

Этот день становится все лучше и лучше.

— У тебя нет ничего, чтобы заморозить плечо? Может, стоит позвонить Рику? — спрашиваю я, когда Габриэль вкладывает мне в руку стерильную иглу.

Он не обращает внимания на мое очевидное напряжение.

— Это всего два шва, ты справишься. Уверен, ты когда-то посещала курсы кройки и шитья.

Я состраиваю ему рожицу.

— Да… только я шила ткань, а не человеческую кожу.

— Нет никакой разницы, если не задумываться об этом. Это стерильная сторона стойки. — Он указывает на участок, который тщательно вымыл. — Это нестерильная сторона, ты сидишь здесь, посередине. — Он поднимает меня одной рукой, и я держу свои свежевымытые ладони так, будто собираюсь на операцию. У меня нет сомнений, что этот мужчина сумасшедший, и все же я слушаю его, так что не уверена, что это не делает меня такой же.

Он вставляет иглу между зубцами маленьких щипцов, затем берет зажигалку и подносит пламя к концу иглы, слегка загибая его. К горлу подкатывает тошнота при мысли о том, как мне придется проткнуть его кожу этой иглой.

Я с благоговением наблюдаю, как он все раскладывает, протирает стеклянный стаканчик и наливает в него немного джина.

— Антисептик. — Он ухмыляется, делая глоток. — На случай, если твои навыки шитья немного подзабылись.

— Осторожнее, — предупреждаю я, стараясь не думать о том, что меня ждет. — Это у меня иголка.

— Только потому, что это моя правая рука, колибри, — говорит он, нахмурив брови. Я знаю, ему нелегко доверять кому-либо, позволять мне контролировать ситуацию.

Габриэль льет йод на руку и протирает ее салфеткой, смоченной спиртом, — плоть рыхлая и открытая, и дальше дело за мной.

— Максимум два шва. Простой прерывистый шов, — приказывает он, сводя края раны.

Я киваю, потому что вроде понимаю. Он снимает латексную перчатку и вкладывает мне в руку иглу из своей стерильной зоны.

— Подлатай меня, колибри, я в твоем распоряжении. — С этими словами он поворачивается и садится передо мной, разместив руку между моих бедер, и я чувствую, как мое дыхание учащается, как это бывает, когда он меня преследует, но на этот раз совсем по другим причинам.

— Ну же, — уговаривает он. — Выбрось все из головы. Если я истеку кровью из-за того, что ты меня не зашила, это будет считаться убийством. — Он ухмыляется, и я смеюсь, потому что почти уверена, что это была просто шутка, которую я и не надеялась от него услышать.

Я делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь, опускаю голову и протыкаю иглой его кожу, его челюсть дергается, но он ничего не говорит, пока я с ужасом смотрю на него.

Что я делаю? Спрашиваю я себя в тысячный раз с тех пор, как встретила его.

Он кивает, и я продолжаю, на этот раз протыкая иглой вторую сторону раны, не без усилий.

— У тебя толстая кожа, — говорю я, пока он сидит и следит за каждым моим движением, заставляя меня нервничать еще больше. С помощью маленького пинцета я полностью протаскиваю иглу через рану, завязываю узел, а затем повторяю процесс второй раз.

— Не затягивай слишком сильно, — говорит Габриэль, пока я работаю.

— Думаю, нужно три, — говорю я, разглядывая рану. Он осматривает мою работу и кивает, слегка поворачиваясь, чтобы обеспечить мне лучший доступ к верхней части руки для наложения последнего шва. Его свободная рука касается внутренней стороны моего бедра, и я вздрагиваю.

— Ты отвлекаешь швею, — говорю я с ухмылкой, не отрываясь от своего занятия.

— Посмотрим, насколько хорошо ты работаешь под давлением, — говорит он своим глубоким тембром, так близко ко мне, что у меня мурашки по коже. — Мне нужно отвлечься, ты, черт возьми, меня подстрелила, — добавляет он, и я ухмыляюсь, сосредотачиваясь на ране, мне нравится эта его сторона, которую я никогда не видела — он кажется легким, игривым… почти.

Я проталкиваю иглу в кожу Габриэля, чтобы наложить последний шов, а его пальцы ласкают мой клитор через шорты из спандекса, и я уже сгораю от желания, пока он дразнит меня через ткань. Я стону, завязывая узел. Затем откладываю инструменты и смотрю на него — он совсем не выглядит пострадавшим, его темные глаза говорят, что он хочет меня, и я чувствую, как энергия в комнате меняется, пока золотое солнце заглядывает сквозь задние окна.

Рука Габриэля перемещается к ложбинке между моих вздымающихся грудей и вниз, к пупку, пока я в последний раз промываю его рану, отчаянно желая почувствовать его внутри. Он поворачивается, когда видит, что я закончила, затем резко отрывает мою задницу от столешницы и стягивает с меня шорты и трусики. Я вся мокрая от пота и задыхаюсь от выброса адреналина, полученного при наложении швов, но я моментально возбуждаюсь от одного его прикосновения и близости. Габриэль издает низкий рык, когда обнаруживает мое желание.

— Я прощаю тебя за то, что ты выстрелила в меня… — говорит он, целуя внутреннюю сторону моих обнаженных бедер. — И я вознаграждаю тебя за то, что ты попала в цель и зашила меня. Ты научилась чему-то новому, еще одной вещи, которая сделает тебя сильнее, маленькая колибри, — говорит он, проводя языком по моим складочкам.

Я запрокидываю голову, закончив свою работу и испытывая облегчение от того, что все закончилось, и издаю удовлетворенный стон, когда мои руки инстинктивно тянутся к его волосам. Теперь обе сильные руки притягивают меня к его лицу, забыв о пулевом ранении.

— Твоя сладкая киска зовет меня, — говорит Габриэль. — Я никогда ничего не хотел так сильно, как этой текущей крошки на моем языке.

Я всхлипываю от его слов и вспоминаю его мощное тело, готовое к моему выстрелу. Самое поганое, что это заводит меня. То, как он выглядит сейчас, между моих бедер, зловещий и раненый, его слова и его язык вызывают желание и адреналин в моей крови.