Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь
Он, подойдя сзади, наклонился над ней и произнес:
— Не хочешь ли ты почувствовать себя по-домашнему?
— Что ты имеешь в виду?
— Когда ты будешь тереть мне спину мочалкой, твое красивое платье может промокнуть до нитки.
Она знала, к чему идет дело, поэтому сразу же выполнила его просьбу: сняла платье, туфли, чулки и бюстгальтер и осталась в одних трусиках. Сидя в ванне, он попытался затянуть ее туда же. Какое-то время она сопротивлялась, но потом все же уступила ему победу. Они предались страсти в ванне, которая вообще-то отнюдь не была рассчитана на двоих.
Потом они сидели друг против друга за чаем, он — в пижаме и домашнем халате, она — в его мохнатом купальном халате, который, конечно, был ей очень велик. У Донаты накопилось бесконечно много такого, о чем хотелось ему рассказать, а он слушал внимательно, заинтересованно, чуть-чуть улыбаясь уголками губ от охватившего его радостного чувства.
— Знаешь, чего мне больше всего не хватало? — спросила она наконец.
— О да! Знаю! — Его улыбка стала еще шире.
— Не того, о чем ты думаешь! Разговоров с тобой. Ты — единственный человек, с которым я могу говорить столь увлеченно. Я могла бы проболтать сейчас с тобой всю ночь.
— Пусть так оно и будет!
— Ты же знаешь, что это не получится. Мне надо домой, сменить платье и белье.
— А если ты это сделаешь завтра утром пораньше? А этой твоей живодерке-сестре можешь позвонить.
— Мы скоро от нее избавимся.
— Очень рад это слышать. Мне она, правда, никогда не мешала, но зато уж очень явно давала почувствовать, что я ей мешаю.
— А ведь места для трех человек в доме было более чем достаточно.
— Ты и правда собираешься его продать?
— Посмотрим, как пойдут дела. Во всяком случае, я чувствую, что уже не цепляюсь за него, как раньше, понимаешь? Теперь мне не столь важны владения…
— А что важнее?
— Важнее теперь ты, если тебе обязательно хочется это услышать. Работа и ты, вот что для меня самое главное в этом мире.
— Именно в таком порядке? Это все же не самый лестный вариант.
— Но это так и есть, и тебе вообще-то следовало бы именно поэтому считать себя счастливым. Работа будет мне опорой, когда… — Она замолчала.
Но он уже понял.
— Я никогда тебя не оставлю.
— Верю, что сейчас ты думаешь именно так, и это уже чудесно. Но кто может поручиться за будущее?
Следующие недели стали для Донаты счастливыми. Лишь теперь, когда они снова нашли друг друга, она осознала, как сильно страдала от разлуки с Тобиасом. Она теперь больше, чем когда-либо наслаждалась совместно проведенными часами. Уик-энды они проводили в ее доме, а когда Сильвия наконец выехала, то, не стесняясь, отпраздновали это событие.
Доната полагала, что нашла форму существования, позволяющую ей быть рядом с Тобиасом, или, точнее говоря, она решила, что это возможно без выполнения всяких формальностей. Ей, правда, бросилось в глаза, что он уже не так беззаботен, как прежде, но она об этом не раздумывала, объясняя себе происшедшую с ним перемену тем, что он рядом с ней быстро взрослеет.
Этой весной ей снова удалось подхватить один заказ. Обязана она была этим Антону Миттермайеру, и знала, что тот пожелал не столько оказать ей поддержку, сколько бросить вызов. Она никогда не скрывала своего негодования, если простых квартиросъемщиков выгоняли из старых домов, чтобы превратить дешевые жилые помещения в дорогие, роскошные квартиры. Именно такой объект находился в мюнхенском городском районе Гайдхаузен, и Миттермайер, предложив ей разработать проект его перестройки, ничуть не скрывал своего злорадства, видя, что она вынуждена отказаться от своих принципов и принять этот заказ. Она поступилась гордостью, сознавая свою ответственность за сотрудников и прекрасно понимая, что если не проявит готовности к выполнению реконструкции зданий, то Миттермайер, конечно же, от самой идеи не откажется, а просто поручит ее осуществление другому архитектору.
Но, узнав, что осмотр старого дома должен состояться вместе с подрядчиком Блюме, она попросила Тобиаса съездить туда вместо нее. Он ее понял. Не разделяя, правда, ее отвращения к предстоящему делу и к Блюме, он, однако, наслаждался сознанием того, что сможет, будучи мужчиной, проявить больше твердости. «Только когда из дома выедут последние теперешние жильцы, — думала Доната, — новый объект будет доставлять мне радость творчества». А пока этого не произошло, ей казалось невыносимым, что на нее будут бросать косые или даже ненавидящие взгляды.
Она работала над проектом детского сада, когда госпожа Сфорци доложила, что Донату хочет видеть некая посетительница.
— С вами желает переговорить госпожа Хельм. Она, правда, заранее не записывалась, но говорит, что дело важное.
— Заказчица?
— Возможно.
— Пропустите, пожалуйста.
Доната подошла к двери, чтобы встретить посетительницу. Если это потенциальная заказчица, то никакая предупредительность не может быть чрезмерной, если же какая-то пустомеля, то, встретив ее у двери, удастся поскорее от нее избавиться.
Молодая дама оказалась ни той, ни другой. Это была та самая Сибилла, которая в «Пиноккио» сообщала Тобиасу свой адрес.
— Тобиас знает, что вы здесь? — спросила Доната вместо приветствия.
— Нет.
— Ваше счастье, что его сейчас нет на месте. А то бы он сразу же вас увидел. Он работает обычно здесь. — Она указала на одну из чертежных досок.
— Я представляла это себе иначе.
— Видимо, в реальной жизни существует кое-что, не соответствующее вашим представлениям. Входите! — Она закрыла за посетительницей дверь кабинета.
Сибилла Хельм была, несомненно, девушкой красивой. Ее золотая грива ниспадала, пышно блестя, на плечи; приталенный сиреневого цвета костюм подчеркивал фигуру и оттенял синеву ее удивительно красивых глаз. Даже в туфлях без каблуков она была выше Донаты на целую голову.
Поэтому госпожа архитектор предпочла быстро занять место за своим письменным столом, чтобы придать своей внешности больший вес.
— Садитесь! — приветливо пригласила она посетительницу. — Надеюсь, разговор будет не слишком долгим?
Доната откинулась на спинку кресла и внутренне вооружилась против возможного нападения. Сибилла откинула волосы назад.
— Дело в том, что Тобиас и я любим друг друга.
Доната сразу же подсчитала, что за последние недели они особенно часто видеться никак не могли.
— Так, — только и сказала она.
— Теперь я ожидаю от него ребенка.
— Поздравляю.
— Ваш цинизм вам ничуть не поможет.
