Татьяна Тронина - Хозяйка чужого дома
– Голубчик, умеешь ты… – засмеялся опять Терещенко. – Ладно-ладно, молчу!
Он тоже слегка фамильярничал со своим подчиненным, как будто был на равных с этим молодым человеком с блестящими глазами. Федору Максимовичу нравилось немного поиграть в простого смертного.
– Да. Бывший муж мне очень понравился, правда. В нем есть что-то природное, настоящее… И Ларису можно понять – внешне он очень эффектно выглядит.
– Я его помню, – вдруг произнес, наморщив лоб, Федор Максимович, – видел на одной из выставок. Помнится, мы даже поговорить успели о чем-то… Елена нас познакомила. Ну да – это был Костя! Такой высокий, плечистый?
– Да. Они с Ларисой купили машину и еще много всякой ерунды – я их понимаю, без этих вещей в их положении прожить невозможно. Интересная деталь – мечта Ларисы и Кости из-за этих приобретений становится несбыточной, что, как вы понимаете, бодрости духа им не придает.
– У них была мечта?
– Она у них есть и сейчас. Только теперь уже в разряде несбыточных.
– Забавно… – промурлыкал Федор Максимович. В голове у него вертелись какие-то мысли, но пока еще он не представлял, какую именно выгоду можно извлечь из обнаруженной ситуации. – Так какая же была мечта у этих, которые на бивуаке сейчас живут?
– У Кости и Лары? Они хотели съездить за границу – что-то вроде свадебного путешествия, медового месяца.
– Неужели у них совсем нет средств? Насколько я понимаю, это не так уж дорого. Если взять, например, Турцию…
– Федор Максимович, они хотели отправиться в какую-то экзотическую страну, на островах, где пальмы, океан и всякое такое… Что-то вроде Бали, кажется, или Гавайев…
– Рай на земле? – пожал плечами Терещенко. – Впрочем, этих молодых людей можно понять – медовый месяц надо проводить непременно в романтическом месте. Это так скрепляет отношения…
– Именно! – кивнул Славик, стоя возле дверей в почтительной и в то же время несколько развязной позе.
– Ладно, иди.
Славик с поклоном растворился в дверях, а Федор Максимович еще долго сидел в кресле в том же положении, закинув ноги на стол, и пристально разглядывал потолок, словно на нем были зашифрованы нужные ему ответы. Елена была совсем близко (меланхоличного соседа Федор Максимович не посчитал препятствием), в прозрачном августовском свете, льющемся сквозь открытые жалюзи, были растворены ее голубые глаза, холодные и страстные, и они обещали Терещенко такие наслаждения и мучения, каких он не знал до сих пор. «Моя девочка! – пробормотал он, чуть шевеля носками ботинок. – Ты будешь только моя девочка. А там – гори все синим пламенем. Ничего не жалко!» Больше всего Федор Максимович боялся приступов своей жестокой хандры, от которой безнадежно холодело сердце, а мир представлялся лишенным всякого смысла, скучным, лицемерным, черно-белым. Хандра уже давно не посещала Терещенко, и теперь он окончательно уверился, что может излечиться только с помощью голубоглазой насмешливой художницы.
Наконец та самая passion посетила его… Терещенко в этом не сомневался, как не сомневался во многих других вещах. В прозрачном голубовато-сером воздухе он строил замки, в которых сказочной волшебницей порхала Елена, открывая для него прошлое, настоящее и будущее.
Приблизительно через полчаса он скинул с себя это оцепенение и медленно, с замиранием сердца – о, вот теперь Федор Максимович его вполне ощущал! – набрал на трубке нужный номер.
– Алло! Это вы? Нам надо встретиться…
– Сегодня я не могу, – ответила Елена. – Завтра вас устроит?
– Я хотел бы сегодня. Впрочем… завтра так завтра.
Терещенко хотел бы сейчас, сию секунду сорваться с места, забросив к черту работу и светский фуршет, который устраивала вечером дома жена, и отдаться своей passion. Но по зрелом размышлении решил, что мучения неразделенной любви тоже прекрасны. Его еще никто никогда так не мучил, не держал на отдалении, наказывая строгим ломким голоском. Помнится, только в юности одна девочка, одноклассница, принципиальная и сознательная староста класса, оттолкнула его, заявив, что не даст поцелуя без любви… правда, через пять минут тут же забыла про свои принципы. Что-то сладкое, томительное, чего уже нельзя достичь в зрелом возрасте, что возможно только в юности, вдруг вернулось к Федору Максимовичу, заставляя снова жить полной жизнью. «Я спятил, – довольно подумал он. – А завтра…»
* * *– Алло, ты скоро? – тихо прошептала Лара в трубку мобильника. – Так здорово, что я могу в любую минуту услышать твой голос!
– Скоро. Я уже выхожу, и где-то через два часа…
Сотовые телефоны оказались совсем не лишними в их ситуации, скорее даже наоборот. Костя очень тосковал по Ларе. Когда она уезжала на работу, на него там, в деревенской глуши, одиночество накатывало с такой безысходностью, что с ним надо было как-то бороться.
Некоторое время назад, в середине августа, когда вечера стали короче и дорогу начало размывать частыми дождями, стало ясно, что им не обойтись и без личного автотранспорта. Такси здесь категорически не водилось, да и страшно было за красавицу Лару. Они купили машину.
– Давай разберемся с нашими бывшими, – предложил тогда в очередной раз Костя. – Все равно придется с ними разбираться, а то живем здесь, как святые старцы в пустыни, ровно какие грехи отмаливаем…
– Нет, Костя, еще рано. Мы сможем прожить здесь до октября-ноября и тогда оформим развод. Они к тому времени уже придут в себя, воспримут все эти хлопоты совершенно спокойно.
– Они и так совершенно спокойны! Девочка, разве ты не помнишь – Елена даже обрадовалась, когда я сообщил ей, что не люблю ее. За кого ты волнуешься? За него? За Игоря?
– Да… Нет! Костя, милый, ты только не ревнуй меня, я тебя обожаю, я обожаю только тебя, но он… Мне страшно.
– Чего же, глупенькая?
– Я не знаю. Но пока лучше ничего этого не трогать, не видеть, не знать! Все потом, когда-нибудь потом. Мы далеко от них, они уже чужие!
– Давай квартирным вопросом займусь я. В конце концов мы можем снять квартиру в Москве на время, не жить же в этой глуши до осени!
– И все-таки – пусть ничего не меняется пока!
– Ты очень странная девушка, – сказал ей Костя, целуя. – Но я не могу с тобой спорить. Все как-то нелепо, даже несуразно… А, черт с ним! Ты права, здесь свежий воздух, мы как на курорте, и я люблю эту дачу.
– А наш рай?
– Поедем зимой. Или в начале весны…
Раем Лара называла остров, на который мечтала поехать. Рай пока стоил слишком дорого для них, но она не могла совсем отказаться от мечты о нем.
Было еще тепло, в саду пахло свежестью – совсем недавно прошел короткий дождик, окропил деревья и кусты, едва тронутые золотом. Лара села в свое любимое кресло на веранде, развернула на коленях дамский журнал. Ей в самом деле было хорошо здесь, на старой даче, далеко от сумасшедшего и душного города. Она почти привыкла к пыльным и мрачным комнатам, позеленевшим мутным зеркалам и связкам ветхих книг. Конечно, она все еще пыталась бороться с разрухой, но теперь уже без прежнего энтузиазма, осознав тщетность своих попыток. Прошлое было сильнее ее, отголоски споров между соцреализмом и диссидентством еще гуляли по темным комнатам. В конце концов это было Костино прошлое, Лара его тоже любила.
