Дик Портер - Преданное сердце
Как всегда, я оказываюсь во власти стихов, поэтов Вандербилтской школы, а когда дохожу до строк:
Там кроткий змей зеленеет в листве шелковицы,
И беснуется жало, пронзая глубокую тишь, —
Кладбищенский страж, у него мы все на счету!
меня охватывает какое-то нездешнее очарование. Затем я нахожу поэта, чьи стихи действуют на меня сильнее всего. Это Доналд Дэйвидсон, мой старый учитель. Я читаю его стихотворение "Ли в горах" и, кажется, слышу глуховатый голос самого Дэйвидсона, декламирующего те самые строки. Окончена Гражданская война, и генерал Роберт Ли, ставший президентом Вашингтонского университета, обращается к своим студентам:
Юноши, Бог отцов справедлив
И милостив, кровью своей, окропившей
Младой ваш алтарь, отмеряет Он дни,
Отмеряет добро,
Тем даруя нам жизнь…
Он никого не забудет, не отречется
Ни от своих детей, ни от детей их детей —
Ни от кого в грядущих веках, в ком бьется верное сердце.
Никакие рассуждения Кьеркегора о Боге не доходят до меня так, как эти стихи Дэйвидсона. "Верное сердце" — эти слова живут во мне с тех пор, как я впервые услышал их три года назад. Как странно — я сижу в Берлине и думаю о генерале Ли, человеке из совсем другого мира. Между прочим, я никогда им особенно не увлекался. Там, на Юге, его так прославляют, к месту и не к месту, что это быстро приедается, но теперь меня почему-то тянет к нему. Среди книг по истории я нахожу какой-то толстый том о Гражданской войне и сажусь читать про то, как сначала Ли не может решить, чью сторону принимать — Союза или Вирджинии. Но верное сердце побеждает, и он отправляется на родину. Листаю дальше. Вот подполковник английской армии, тайно покинув место своей службы в Канаде, приезжает к Ли в Вирджинию после мэрилендской кампании и находит, что генерал — "прекрасный образец английского джентльмена". Когда части под началом Ли капитулируют в Аппоматоксе, союзный генерал встречает пленных с воинскими почестями. "Было дано указание, и когда командир какой-то дивизии проезжает мимо нас, военачальников, наш горнист тут же дает сигнал, и весь строй, справа налево, полк за полком, приветствует врага, беря ружье "на плечо". Впереди колонны, печально склонив голову, едет Гордон. Услышав шум, производимый салютующими солдатами, он поднимает взгляд и все понимает. Красиво повернув коня, он ставит его на дыбы, как бы сливаясь с ним воедино, и почтительно приветствует нас, опустив шпагу и уперев ее острие в носок сапога. Потом, обернувшись к своим солдатам, приказывает, чтобы вся колонна прошла мимо нас, тоже взяв ружье "на плечо" — честь в ответ на честь. Честь. Верное сердце. Я пропустил битву при Нашвилле и теперь возвращаюсь к этому месту. Декабрь 1864 года. Худ, двинувшись на север от Алабамы, осадил Нашвилл, но у него слишком мало войска, чтобы взять город. Четырнадцатого декабря союзный генерал Томас быстро охватывает фланг южан и гонит пикеты Хаммонда через Грэнни Уайт Пайк — и тут я чувствую, как кто-то кладет мне руку на плечо. Я поднимаю голову и вижу Эрику. В библиотеке пусто. Эрика уже заперла двери и погасила свет.
— Bleibst du lieber da, oder kommst du mit?[11] — спрашивает она.
Я не сразу соображаю, где нахожусь.
— Was liest du da eigentlich?[12] — интересуется Эрика.
Я показываю ей книгу. Эрика качает головой и улыбается. Увлечение давними войнами еще не вошло в моду в Германии: слишком свежи воспоминания о сорок пятом. Такое чувство, будто меня застали за чтением какой-нибудь порнографии.
— Хочешь взять ее домой? — спрашивает Эрика.
— Нет, с меня хватит. — И я ставлю книгу обратно на полку.
Снова повернувшись к Эрике, я вижу, как она направляется вглубь библиотеки. То, что сейчас произойдет, может кончиться для меня такими неприятностями, что я стараюсь не думать об этом. Ведь дело в том, что у нас с Эрикой нет места, где мы могли бы побыть вдвоем. Ко мне она придти не может — более того, ей даже не полагается знать, где я живу, — а ее отец редко выходит из дома. Однажды вечером — мы тогда только начали встречаться, — я остался в библиотеке после закрытия, и мы с Эрикой нашли себе местечко в комнате для отдыха сотрудников и с тех пор всегда проводим время там. Когда я вхожу в комнату, Эрика уже готовит чай — это входит в наш ритуал. Заперев дверь, она снимает туфли и чулки, потом сбрасывает нижнюю юбку и трусики. Я тоже снимаю брюки и трусы. Все эти предосторожности вряд ли кого-то обманут — каждому ясно, чем мы тут можем заниматься, — но тем не менее мы рассчитали, что пока сторож, отперев входную дверь, дойдет до нашей комнаты, мы успеем надеть нижнюю часть своего туалета и не будем застигнуты на месте преступления. Сторожами тут работают штатские немцы, так что если сунуть им какие-нибудь деньги, то, может быть, все и обойдется.
В комнате совсем темно — лишь тускло горит лампочка сигнализации да в окно падает луч света от уличного фонаря. Я откидываюсь на спинку дивана, и Эрика приносит чай.
— Rate mal, was heute passiert ist?[13] — говорит она.
Но я не успеваю догадаться, что же такое сегодня случилось, — Эрика начинает рассказывать сама.
— Ты знаешь полковника Уоллера? Ну, такой большой, здоровый?
Нет, я его не знаю.
— Да наверняка ты его видел. Он часто сюда заходит. Сам никогда ничего не читает, только берет книги для жены. А сегодня пришел — красный как рак. Знаешь, какую книгу он принес сдавать? "Идеальный брак" Ван де Вельде.
— Да, в наше целомудренное время ничего непристойнее "Идеального брака" в библиотеках, пожалуй, и не найдешь.
— Даже не поздоровался, только сунул мне книжку и уставился в окно. Как только он ушел, я начала так хохотать, что пришлось убежать из зала сюда. Я рассказала Маргите, так она чуть не умерла.
Я тоже смеюсь, представляя себе побагровевшее лицо полковника. Эрика рада, что мне весело, и тут же выкладывает все, что случилось за день. После обеда заходила миссис Бенсон, заведующая всеми армейскими библиотеками в Берлине, — как всегда, от нее разило спиртным. У нее роман с одним женатым капитаном, и они устраивают себе большие перерывы на обед в ее квартире, и все ее подчиненные об этом знают. Потом Эрика начинает описывать вечеринку, которую американцы собираются устроить для немок-библиотекарш. Еще заходил ее брат Юрген — сообщить, что заводит собственное дело. А отец опять неважно себя чувствует. Рассказывая, Эрика пьет чай и поглаживает мне член. Я тоже все это время, как бы невзначай, ласкаю ее; пару раз я чувствую, как она зажимает мою руку между ног. За несколько месяцев мы с Эрикой успели замечательно привыкнуть друг к другу. Наступает моя очередь сообщать новости, и я что-то выжимаю из себя про Тони Дарлингтона с его теннисом, про беседу с Манни, про Вильямса и пинг-понг.
