В разводе. Бывшие любимые (СИ) - Грин Анна Кэтрин

А меня вдруг скрутило таким болевым спазмом, что я аж зажмурила глаза…

О честности он говорил.

Олег. — Вздохнув, я тихо произнесла: — о какой честности может идти речь?

Муж в непонимании вскинул брови, явно жаждя от меня продолжения, и я выдала.

— Грош цена твоей честности. Если ты сейчас пытаешься обелить себя, сказать, что вот посмотрите, я честный человек, я так правильно поступил, то нифига! Твоя честность она распространялась исключительно на момент того, как я узнала про твою измену. Если б я не узнала про неё, ты бы так же продолжал жить на две семьи. Уезжал бы в командировки со своей девкой, снимал бы ей квартиру и ничего бы не изменилось, поэтому честность твоя немного с душком, уж ты прости за такую прямоту!

— С чего бы это? — С вызовом спросил муж и, уже забыв про свой чай, сделал шаг ко мне.

Я вскинула подбородок.

— Да с того, что признался ты уже когда молчать было невозможно, тебя уже поймали на горячем. Так, честность твоя она вообще ну, знаешь, очень лицемерная. Так что не надо рассказывать мне о том, что ты поступил благородно, когда ушёл из семьи. Ты поступил как трус. Ты как трус, повёл себя в этой ситуации. Тебе не важно было, будет какое-то продолжение у твоей семьи. Что станет с твоей семьёй, когда ты исчезнешь за порогом квартиры. Ты просто вместо того, чтобы взять ответственность за эту ситуацию на себя, скинул её на меня. Ты живи там как хочешь, давись болью, может быть, тебе однажды полегчает, но и то не факт, и даже будет абсолютно не удивительно, что в один день ты настолько сойдёшь с ума от этой нерастраченной боли, у которой даже нет какой-то определённой и явной причины, что перережешь себе вены ножиком для вскрытия писем. Вот так эта ситуация выглядела с моей стороны, и поэтому твоё появление здесь сейчас оно безумно непонятно. Что тебе нужно. Зачем ты хочешь у меня переночевать. У тебя проблемы какие-то или что?

Произнеся всю эту речь, я тяжело задышала. И облизала пересохшие губы. А Олег, сделав шаг ко мне, почти оказался впритык, положил ладонь мне на талию, которую спокойно нашёл под широкой пижамной рубашкой и потянул на себя, а когда я упёрлась, не захотела приблизиться, он сам склонился надо мной и на ухо прошептал, задевая дыханием мои волосы:

— Вик, я просто соскучился по тебе.

Глава 6

От почти забытого движения по телу прошлись мурашки.

Олег не был каким-то жестоким, вульгарным.

Весь наш брак, который мы прожили, у нас не было никаких проблем с пониманием друг друга.

Если ему нужно было чего-то добиться, он наклонялся ко мне, тихонько шептал на ухо.

Если нужно было меня уговорить, он примерно так же делал, только иногда задевал губами мой висок.

Если ему сильно необходимо было, чтобы я приняла его сторону, он цеплял пальцем мой подбородок, смотрел мне в глаза и повторял о том, что без меня, без моего одобрения, маловероятно, что что-то будет.

И вот сейчас он использовал этот запрещённый приём, заставляя меня снова окунуться в наш брак, осколки которого я собирала эти полгода по крупицам вокруг себя. Собирала, складывала в корзинку, закрывала её, убирала под кровать. Чтобы только не наступать на них, не резать ноги колючим крошевом.

Я вздохнула, словно загипнотизированная, слегка привстала на носочки, приподняла лицо.

И, скопировав позу, интонацию Олега, произнесла:

— И что же это получается? Ты мне изменял со своей любовницей, а теперь решил изменить своей любовнице со мной. — Шепнув это, я оттолкнулась от мужа. Посмотрела на него исподлобья, поджала губы, тяжело задышала, грудная клетка судорожно дёрнулась.

Олег стоял немного растерянный, хмурил брови, словно бы не понимал, что я ему сказала.

Но мне казалось, что более прямого намёка придумать сложно.

— Ты сейчас о чем?

— Это я о твоём скучаю я о твоих дурацких звонках среди ночи. Когда ты филином орёшь мне в трубку обманул, так я знаю, что ты меня обманул, — подавшись вперёд, произнесла я.

А перед глазами всплыла картинка, когда мы только поженились, переехали на съёмную, потому что до этого я жила в общежитии, а Олег жил с родителями. И я точно знала, что помимо работы он ещё чем-то занимался. Он мне говорил, что разгружал фуры. Однажды я нашла у него в сумке стопку денег, он не просто разгружал фуры.

Он скрывал какие-то недостачи, и тогда он также сидел, раскачиваясь на стуле, и повторял «обманул».

Я просила его, чтобы этого больше не было, потому что я выходила замуж не для того, чтобы потом двадцать лет ждать его из тюрьмы. И это было первый и последний раз, но его «обманул» у меня сидело в памяти настолько явно и чётко, что я ни с чем не могла его перепутать.

Я постаралась успокоить сердце, которое билось в грудную клетку, хотело её разорвать.

— А что? Тебе так сложно трубку поднять?

— Мне не сложно трубку поднять. — Задрожали мои губы. — Я просто не понимаю, зачем тебе после такого развода нужны ещё звонки мне. Я не понимаю, зачем после развода ты пришёл ко мне, ведёшь себя, как будто бы ничего не произошло. Кружку вытащил. К детям в спальню зашёл. Тебе же там хорошо, тебе же там настолько хорошо, что ты даже не стал бороться за свою семью…

— А что, надо было семью превратить в грязное урочище с моими возвратами? — Хрипло произнёс Олег, глядя на меня с прищуром. У него дёрнулся кадык, и в глупом желании хоть немного ослабить давление, он потянулся пальцами к пуговицам на рубашке, расстегнул ещё одну. — Что ты предлагаешь мне? Как должна была выглядеть эта борьба? Я должен прийти, был и сказать «ох, Викуся, ничего не произошло. Глаза закрой, уши заткни и рот на замок. Не изменял я тебе. Ты уж прими эту данность. Мама ошиблась, у мамы зрение плохое». И смотреть, как ты в агонии мечешься возле меня, как себя заживо хоронишь.

Так все дело было в том, что, уходя, он оставил меня помирать заживо. Если он считал благородным, что не стал поднимать никакой грязи во время развода, то он ошибался.

Я так же хоронила себя, я не знала куда мне деться эти полгода. И не от того, что у меня была какая-то лютая депрессия, не от того, что я не знала, что делать, на что жить, как жить.

Нет.

У меня все было хорошо, за исключением одного. Душа картечью была исполосована.

Из сердца сделали требуху.

— Ты даже не объяснил почему.

— Потому что я не собираюсь ни объясняться, ни давать тебе лишние поводы для раздумий, почему люди изменяют, потому что им, наверное, чего-то не хватает. Вот и весь ответ!

— Чего тебе не хватало? У нас с тобой трое детей. У нас с тобой была замечательная супружеская жизнь. Господи, через двадцать пять лет после того, как ты позвал меня замуж, я была все той же девицей, которую ты вёл под венец. Даже после третьих родов…

— Давай мы с тобой сейчас не будем вспоминать про третьи роды, потому что между вторыми и третьими было ещё кое-что! — зарычал на меня Олег, и я зажала ладонями уши.

Лучше б не напоминал.

— До сих пор меня винишь?— Резко спросила я и зажала ладонью рот.

— Я не виню тебя, я говорю тебе о том, что нет, люди меняются за столько лет. Не надо мне рассказывать о том, что наш брак не менялся, все поменялось, все кардинально стало другим. Мы перестали быть с тобой просто мужем и женой, мы стали с тобой семьёй. Семья в себя включает не только то, что мы с тобой по документам муж и жена, семья это близкая душа, это родной человек, это то, что ты воспринимаешь как себя самого. У нас все изменилось с первого дня нашей свадьбы, мы стали другими, и логично, что в этой другой жизни есть какие-то другие приоритеты.

— Какие, о чем ты говоришь? — зарычала я, и Олег отпрянул от меня.

— Забей, — хрипло произнёс он и тяжело вздохнул, — просто забей! Нахрен вообще приехал, серьёзно, лучше б не приезжал.

Я стояла, смотрела на то, как муж, оттолкнувшись от стола, сделал несколько шагов в сторону выхода. И, облизав губы, произнесла:

— Да, серьёзно лучше бы ты не приезжал, лучше б ты не появлялся, лучше б ты не напоминал о том, что ты вообще существуешь.