Вероника Давыдова - Город любви
Адель думала о жителях Помпей. Почти двадцать веков назад, вплоть до рокового дня 24 августа 79 года, они, вероятно, тоже днем страдали от палящих лучей италийского солнца, погружая разгоряченные тела в прохладные ванны терм5, а по вечерам встречались друг с другом либо на веселой пирушке за разговорами об искусстве, либо на красивых окрестных холмах, вдыхая влажный морской ветер и заворожено глядя на луну. Они жили обыденной жизнью, наполненной радостями и тревогами, даже не подозревая, что в течение многих лет перед их глазами безмолвно возвышался их убийца.
Адель привычным движением тряхнула головой, словно прогоняя непрошеные мысли, и, взяв ноутбук, вернулась в кресло у стола. Нет, не будет она писать о трагедии Помпей! Она напишет об их расцвете. В конце концов, Стэнли говорил, что роман должен быть о Помпеях, а не об извержении Везувия. И он будет о Помпеях! Она постарается повернуть время вспять и воскресить этот удивительный полис, вдохнуть в него силу и энергию, заставить биться его сердце, которое, несмотря ни на что, остается бессмертным.
Адель бережно отложила в сторону книгу Плиния и задумчиво провела по ней рукой. Затем, полностью погруженная в свои мысли, взяла стоявший за вазой с фруктами стакан, наполнила его соком и залпом осушила. Теперь она примется за работу! И Стэнли Норт увезет с собой в Нью-Йорк два сокровища: саму Адель и ее замечательный роман, который – она знала это! – станет бестселлером.
Самоуверенности и решимости мисс Пристли не было предела. Она еще раз мечтательно посмотрела в окно, задумалась – и первые строки быстро побежали по светящемуся экрану.
«Стоял безветренный весенний вечер шестьдесят пятого года от Рождества Христова. Край неба еще алел, но обведенные золотистой каймой облака уже стали бледно-зелеными. Сгущались сумерки, и повсюду разливалась обволакивающая тишина. На улице Стабий6, заполненной народом днем, теперь было пусто, и только изредка между домами мелькали фигуры рабов и слуг, да кое-где раздавались грозные крики номенклаторов7. В такие вечерние часы Помпеи превращались в царство Морфея8 – чтобы ночью ожить вновь, чтобы в очередной раз прекрасная Диана9 стыдливо опустила девственный взор перед изысканными развлечениями богатых помпеян…»
Пальцы Адель неистово бегали по клавиатуре, облекая в слова ее фантазию. Что представляли собой Помпеи за четырнадцать лет до гибели? Почему современники писали о них с таким восхищением? Отчего разрушенные тем же роковым извержением Геркуланум и Стабии не оставили столь значительного следа в памяти потомков? Адель была убеждена, что для современных людей притягательность Помпей заключается не только в прекрасно сохранившихся археологических находках, свидетельствующих об уникальной архитектуре. Этот город в эпоху своего расцвета обладал чем-то более важным, неповторимым и впоследствии не повторенным. Но чем?..
Ах, если бы можно было хоть одним глазком заглянуть в прошлое! Ели бы можно было хоть на минуточку оказаться там, для того чтобы почувствовать, проникнуться и не ошибиться…
Ее мысли прервал странный шум, доносившийся с улицы. Адель быстро поднялась и выбежала во двор. Громкие мужские голоса отчетливо раздавались в тихом сумеречном воздухе.
– Дорогу носилкам патриция10! Посторонись! Дорогу благородному Публию Юлию Сабину11!
Адель стояла посреди булыжной мостовой и широко раскрытыми глазами всматривалась в фигуры приближавшихся людей.
Те, кому приказывали посторониться, были небольшой группой полураздетых людей, несших огромные корзины с фруктами и тащивших за собой телегу с какой-то утварью. Услышав громогласный приказ, люди (по одежде и виду они были похожи на рабов) стали жаться к стенам зданий, освобождая путь для шествующей процессии.
Впереди, сверкая глазами, шагал высокий человек с копьем, одетый в темную тунику и короткий черный плащ. Следом четверо крепких мужчин несли блестящие позолотой и медью носилки с верхом и занавесями.
Адель стояла, не смея шелохнуться и пытаясь понять, что происходит. Безветренный весенний вечер шестьдесят пятого года от Рождества Христова… Улица Стабий… Носилки патриция… Помпеи.
Она ожидала приближения кортежа. Когда охранник поравнялся с ней, Адель смерила его удивленным и заинтересованным взглядом.
– Посторонись! – громко, но менее уверенно выкрикнул он.
«Интересно, как я понимаю его речь? Ведь здесь, кажется, не знают английского… – Она старалась припомнить, на каких языках в начале эры говорили жители обширной территории Римской империи. – В любом случае, будь это латинский, греческий или арабский, я не знаю ни одного из них. На каком же тогда, мне понятном, изъясняется этот колоритный плебей12?»
Адель отошла в сторону, попуская процессию, но восторженный взгляд белокожей, странно одетой девушки привлек внимание одного из носильщиков. Он чуть задержался, с любопытством глядя на ее хрупкую фигуру в узких джинсах, кроссовках и легкой клетчатой рубашке навыпуск. Адель улыбнулась ему и махнула рукой в знак приветствия. Носильщик замешкался, и движение остановилось.
– В чем дело? – злобно зарычал охранник. – Клянусь Поллуксом13, я размозжу тебе башку!..
Носильщик низко наклонил голову и взглядом указал на Адель. Человек с копьем повернулся к ней.
– Кто ты? – спросил он тише и менее сурово.
Адель молчала. Казалось бы, что может быть проще этого вопроса? И на какой вопрос, с другой стороны, ей сейчас сложнее всего ответить?
– Меня зовут Адель, – нерешительно произнесла она. – Адель Пристли. Я живу в Арлингтоне, штат Техас, в Соединенных Штатах Америки. Но вы, наверное…
– Что за чушь ты несешь? – перебил ее охранник. – Кто твой хозяин?
– Я не рабыня! – возмутилась Адель. – Я просто нездешняя.
– Тогда уйди с дороги и не мешай движению. Не то я позову солдат магистрата14, и они быстро выяснят, кто ты и откуда.
– Что случилось, Крисп? – раздался мужской голос из носилок. – Почему мы остановились?
– Нам встретилась какая-то странная девица, – подходя к приоткрытой занавеске и почтительно кланяясь, сообщил охранник. – Не гневайся, господин! Клянусь Кастором, Поллуксом и их всемогущим отцом, ни одна из земных фурий не посмеет преградить дорогу благородному патрицию.
– Некоторые земные фурии с виду напоминают граций… – Приятный и довольно высокий тембр свидетельствовал о том, что голос принадлежит человеку молодому. – Это какая-нибудь горожанка?
– Похоже, что нет, господин.
– А кто же?
– Она выглядит подозрительно, – ответил охранник, косясь на Адель. – Не поймешь, откуда взялась.
– Что же за девица такая? Я хочу на нее посмотреть.
– Позвать ее?
– Да, Крисп. Подожди… Она красива?
– Мой господин увидит сам. Эй, ты! – крикнул он Адель. – Иди сюда!
Она бросила на него презрительный взгляд.
– Вот еще! Я не обязана подчиняться твоим приказам.
Охранник побагровел.
– Только посмей не подчиниться!
– А то что?
Мама не раз в шутку говорила Адель, что она наверняка должна была родиться мальчишкой, но, видимо, в последний момент передумала. Склад ума, характер и цели в жизни у нее точно были мужскими. А вот средства их достижения – женскими. Поэтому она улыбнулась человеку по имени Крисп своей самой елейной улыбкой и произнесла:
– Я боюсь этих страшных носильщиков.
От такого неожиданного признания охранник окончательно растерялся и лишь промычал что-то невразумительное.
– Отойди, Крисп! – донесся голос из носилок. – Я выйду сам.
Занавески распахнулись, и загадочный патриций предстал взору Адель.
Короткая темно-красная туника и светлая тога15 не скрывали изящества гибкого молодого тела и крепких стройных ног с тонкими лодыжками, обутых в закрытые сандалии. Не в силах сдержать вздох изумления, Адель впилась взглядом в его лицо: светлые волосы аккуратными прядями обрамляли нежные, почти женские черты, подчеркивая плавный изгиб бровей над длинными ресницами, которые, в свою очередь, оттеняли глаза удивительного глубокого небесного цвета. Прямой чуть заостренный нос свидетельствовал о благородном происхождении, а яркие, четко очерченные губы придавали лицу едва уловимую капризную изнеженность.
– Приветствую тебя, femina16! Да будут благосклонны к тебе великие боги! – пристально и заинтересованно глядя на Адель, проговорил патриций. Затем дружеским жестом протянул ей руку: – Могу я пригласить тебя в мои носилки, дабы разделить одиночество?
