Александр Минчин - Юджиния
Юджиния почему-то пристально смотрела ему в глаза.
— Как ваша дочь? — спросил он. — Она по-прежнему рисует такие же прекрасные натюрморты?
— Она умерла, — сказала художница. Александр отшатнулся, вдруг горло сдавил спазм.
Он смотрел в сухие глаза художницы, приходя в себя, ему хотелось плакать. Юджиния коснулась его локтя.
— Отчего?
— У нее был рак крови.
— Когда?
— Ей было шестнадцать…
— Сколько стоят эти работы?
Цены были те же самые, что и четыре года назад.
— Это символ и память, и я не могу просить за них больше.
Он не мог поверить, что за четыре года странное человечество не купило эти картины за ничтожную цену, — и благодарил это человечество. За его странность.
— Вы помните, вы сказали, что когда-нибудь я приеду и смогу купить эти картины?
Она покачала головой, она не помнила его.
Александр заплатил ей вдвое больше за каждую картину и смотрел, как ее дрогнувшая рука снимает их с треножника.
— Она так хотела, чтобы кто-нибудь купил ее работы…
Он опустился на колени перед художницей и поцеловал ее руку.
— Мадам, сколько у вас ее работ, всего?
— Двадцать пять. Несколько неоконченных…
— Я хочу их все, до единой. Я сделаю галерею, где будут только ее картины, всегда, и люди будут приходить и смотреть на них.
Через полчаса они были в ее студии, это же была ее квартира.
У него не было почти сил смотреть девочкины картины, он забирал все, не рассматривая. Он заплатил вдвое больше против той цены, которую она назвала. Сказав, что это минимум того, что они стоят сегодня. Ее выточенное лицо с остатками былого величия на нем почему-то говорило, что она не допустит подаяния.
Потом он попросил приготовить ее картины для перевозки завтра к полудню. За ними заедут.
Художница ничего не говорила, только молча кивала. Она села в старое кресло и смотрела, как он го-ворит, но ему казалось, что она ничего не понимает.
— Мадам, теперь я хочу, чтобы вы выбрали самую близкую и дорогую для вас картину и оставили себе.
Две неоконченные работы она оставила, сказав, что живопись должна быть совершенна.
Она не колебалась, указав на одну: это была его любимая синяя скрипка, выставленная на площади. Ему почему-то показалось, что она так и будет выставлять ее, чтобы люди видели.
Он спросил, могут ли они куда-нибудь пригласить ее. Художница сказала, что лучше не надо.
Уже когда они находились у двери, художница, разомкнув губы, произнесла:
— Спасибо, молодой человек. Она его так и не узнала.
Они вышли на улицу молча и поехали бесцельно по городу. В никуда. Остановились где-то на набережной у старого выгнутого моста, ведущего в военную крепость, и вышли. Внизу мягко шумела, шуршала и катилась река.
— На сколько ты оставила ей чек? Юджиния была совершенно изумлена, но справилась с этим.
— Как ты узнал? Он молчал.
Он смял ее губы в поцелуе. Такая сладкая!..
Перед тем как лечь спать, он сказал:
— Юджиния, если со мной что-то случится и меня не станет, я хочу, чтобы эта женщина до конца своей жизни каждые полгода получала чек. И не ходила сидеть на эту площадь, а если ходила — то в память, а не по необходимости.
— С тобой ничего не случится, пока я рядом… Ей стало страшно. Она клятвенно обещала ему.
Потом тревожно заснула, прижавшись к его телу, не представляя, что ее тело будет или может существовать без его. Она боготворила его.
На следующий день они долго не вставали. Он лежал в кровати и слушал дыхание Юджинии. Ее великолепная грудь с двумя смуглыми пятнами сосков поднималась и опускалась. Он протянул руку и коснулся пальцем округлости груди около подмышки. Что-то твердое скользнуло под его пальцем. Юджиния почувствовала его прикосновение и проснулась.
— Всей ладонью, — попросила она. И он накрыл ее грудь, смяв ее в руке, но она выскользнула. Они начали целоваться, сначала нежно, потом все сильней и сильней, ее тело стало извиваться, ноги непроизвольно раздвинулись и сжали его бедра.
Они пропустили завтрак и ленч. Время приближалось к полднику (это в России, в Англии это 5 o'clock tea,[13] а в Америке — пару мартини в баре).
Вместе приняв душ и одевшись, он быстро, она чуть медленнее (он любил наблюдать, как Юджиния одевалась, в этом было что-то чистое и светлое и в то же самое время…), они вышли на итальянскую улицу из отеля. Солнце садилось. Он открыл ей церемонно дверь и сел сам за руль. Она сразу повернулась к нему.
— Юджиния, ты умеешь водить машину с ручным переключением?
— Не пробовала, но, наверно, умею. Он рассмеялся.
— Ты мне напоминаешь юношу из анекдота. Его спросили, умеет ли он играть на скрипке, он ответил: не знаю, еще не пробовал, но, наверно, умею.
Теперь рассмеялась она.
— Ты голодна?
— Очень.
— Куда ты хочешь пойти?
— Удиви меня.
Александр подумал и включил скорость.
Итальянское вождение отличается от американского тем, что они влезают в малейшее пространство между машинами, занимают каждый сантиметр вакуума и едут на бамперах друг у друга. Понятие «дистан-ция» в Риме вообще не существует как таковое. Поскольку машины маленькие, то требуется небольшая гидравлическая сила, чтобы их остановить, и совсем маленький отрезок для торможения. Их просто вжимает в асфальт. Американское движение прямо противоположно итальянскому, машины движутся с интервалами, минимум в три-четыре метра. И когда Александр попробовал двигаться американским способом, то перед его «носом» влезали, как правило, не одна, а две машины. Так продолжалось какое-то время, пока он не сообразил, что нужно сесть на хвост предыдущей машине и нестись с ней в одно дыхание. Если в Америке это делалось, чтобы отомстить кому-то или досадить, то в Италии это была естественная и единственная форма движения. Итальянцы — великолепные водители с потрясающей реакцией. И если поначалу Юджиния напрягалась и невольно задерживала дыхание, видя бензобак несущейся машины прямо перед глазами, то через короткое время привыкла и даже получала удовольствие от этой безумной езды.
Они проехали длинную улицу Виа-Номентана, проскочили плоский мост, около которого находилась какая-то военная казарма; раньше это считалось концом города. И выскочили на небольшую площадь, от которой лучами расходилось шесть улиц. По одной из них, горбато вьющейся вверх, они пронеслись в минуту, и неожиданно Александр затормозил.
Они вышли из машины, и он показал ей на стеклянный подъезд с позолоченными решетками.
— Здесь я жил тогда.
— Ты хочешь подняться? — спросила она.
