Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
Чуча как раз выходила из примерочной. Она проплыла к зеркалу, изгибая шею, поводя голыми плечами, покачивая пышной юбкой. Платье очень шло ей. Консультант знала свое дело. Чуча покрутилась перед зеркалом и обернулась на Алену. Алена сразу же приняла самый внимательный вид, даже подалась чуть вперед на диване.
- Неплохо, а? - сказала Чуча и отвернулась обратно к зеркалу. - Очень даже неплохо.
Алена продолжала смотреть на нее со вниманием, рассматривать складки, силуэт, небрежную прическу Чучи, большую родинку на ее правом плече - все, что можно, лишь бы не подумать опять нечаянно о Нелюбове. Думать о Нелюбове - неправильно, гнусно и, наконец, просто бессмысленно.
С того происшествия в понедельник он не давал о себе знать, и это было нормально. Ненормально было то, что Алена то и дело начинала думать о нем, причем в таком ключе, что…
«Прекрати немедленно! - мысленно стонала она себе. - Он никакой не романтический герой! Он унизил тебя, попользовался, взял денег и смылся! Не смей оскорблять мыслями о нем мужчину, который рядом и преданно любит тебя!».
Но прекратить категорически не получалось. Алена смотрела на Чучу в свадебном платье и как никогда отчетливо понимала: не станет она наряжаться подобным образом для Павла, неинтересно ей для него наряжаться. Она столько уже восхищенно-влюбленных взглядов получила от него, что одним больше, одним меньше - не имеет значения. А вот Нелюбова ей очень хотелось бы удивить… Тьфу, черт, опять! Чуча. Чуча в платье. В красивом свадебном платье. Для кого же она старается, на кого рассчитывает произвести впечатление?..
- Ну и какое, по-твоему, впечатление я могу произвести в этом платье? У меня будет вид бедной родственницы. Нет, никуда я в нем не пойду! - тихо истерила Полина над черным шерстяным платьем. Позавчера ему исполнилось четыре года. Раньше оно красиво облегало Полину, но теперь растянулось и покрылось множеством мелких катышков на локтях, боках и попе.
Катя рассматривала платье, обхватив нижней губой верхнюю, и на причитания Полины долго не отвечала. Также не сказав ни слова, она сходила в ванну, вернулась оттуда с бритвенным лезвием. Уселась на диване, разложила платье на коленях и перед тем, как приступить к очищению его от катышков, сказала Полине:
- Пойдешь, как миленькая.
Было немного за полдень. До встречи с Иваном оставалось более восьми часов. Он обещал заехать в половине девятого. Полина смотрела на ловкие Катины руки и думала: «Совершенно ни к чему эти старания. Все равно я никуда не пойду. Вот сейчас позвоню ему и все отменю».
- Пойдешь-пойдешь, - сказала Катя. - Пойдешь и всех там поразишь. Подумаешь, закрытая какая-то вечеринка, элитарный клуб по интересам. Что мы, банкетов, что ли, не видели? Тоже мне, бланманже с киселем…
Катя долго еще говорила про закрытые вечеринки, но смысла в ее словах было значительно меньше, чем в движениях ее пальцев. Реставрация шла успешно. Уже через десять минут Катя предъявила Полине первый наглядный результат - один очищенный рукав.
- Новым платье, конечно, не станет, - сказала Катя, - но обещаю, что к вечеру тебе совершенно не стыдно будет надеть его.
- Новым он, конечно, не станет, но кое-что сделать все-таки можно, - бормотал себе под нос Варяг. Он сидел на полу в гостиной, вокруг него лежали части поломанных стульев. К ремонту одного стула он как раз намеревался приступить.
Прошла ровно неделя с Катькиного исчезновения, и морок, который окутывал Варяга все это время, как-то вдруг испарился. Варяг проснулся и увидел: голые окна спальни, слетевший с одного крюкà да так и оставленный багет, куча тряпок, некогда бывших занавесками, на подоконнике. С того дня, как он устроил в доме разгром, и до сего момента он вовсе не замечал, в каком безумном беспорядке существует. Он возвращался с работы ближе к полуночи, валился спать, просыпался и, ногой отбрасывая с дороги случайные предметы типа диванной подушки, уходил на работу. Все это время он чувствовал беспрестанную злость, причем злость вовсе не на Катю, - он даже не так часто вспоминал ее. Злость была какая-то беспредметная. И вот вдруг она прошла.
Первым делом Варяг решил навести в доме порядок. Поэтому запланированный ранее поход на работу был отменен и был вызван на подмогу Левушка. Тот пообещал приехать, но часа через три.
Варяг нашел в хлебнице пару черных сухарей, сварил пол-литра кофе и позавтракал. Потом он потратил час на инвентаризацию предметов домашнего обихода: не подлежащие ремонту складывал в прихожей, те же, что способны были к возрождению, оставлял в гостиной. Он поправил все сорванные багеты и восстановил статус-кво дивана. Он расставил по местам уцелевшую мебель. Он выгреб из холодильника все, что там за неделю пришло в негодность, и навел порядок в кухне. Он ликвидировал разгром на Катином туалетном столике в спальне, собрал осколки зеркала и застелил кровать. Он вынес весь мусор. Дом уже перестал походить на логово людоеда, а Левушка все не ехал. Тогда Варяг приступил к ремонту мебели. Но перед этим он немного подумал про Катю.
За минувшую неделю он вспоминал Катю всего два или три раза: ее образ возникал сам собой, и сама собой окатывала волна ярости, до колик, до красной пелены перед глазами; яростная волна смывала образ, и Варяг не предпринимал попыток произвольно вызвать мысли о Кате.
На этот раз было по-другому. Никакой ярости - мысли снова стали спокойными и неторопливыми. Сначала Варяг подумал, где она может быть сейчас, и перебрав варианты, решил, что надо позвонить Полине. Потом он подумал, почему Катя ушла. В списке причин первое место занимало однообразие ее жизни, последнее - обида на Варяга неизвестно за что, а увлечение другим мужчиной как причина ухода в списке напрочь отсутствовало.
Подумав, он занялся поломанным стулом.
- Ничего, починим, - бормотал он. - Все это в силах человеческих…
- Нет, это просто не в моих силах, - в отчаянии швыряя расческу на тумбочку в прихожей, сказала Полина. Локоны справа сразу легли почти идеально, но над правой стороной Полина билась уже сорок минут, а становилось только хуже.
Она уже провела полтора часа в ванной. Полчаса ушло на маникюр. Катя что-то уж очень долго накручивала ее волосы на папильотки, и под жужжание фена медленно наполз вечер.
Полина устала, Полина была почти в бешенстве. Но воспоминание об аромате Ивана заставило ее собраться и снова заняться прической. Занемевшей рукой она распрямляла локон, смазывала его гелем, снова закручивала и пыталась привести в правильное положение. В какой-то момент она перевела взгляд с волос на свое лицо, и даже сама испугалась того выражения тупой ненависти, что застыло в сузившихся глазах. Полина опустила расческу.
