Джоконда Белли - В поисках Эдема
Толчками, ударами, приставив дула ружей к их ребрам, спинам, не оставляя никакой возможности сопротивляться, их выстроили в глубине комнаты против стены без занавесок. Глазами, сверкающими от ярости, мальчишки смотрели на Морриса и Энграсию, их напряженные, горячие тела подергивались, готовые взлететь на воздух. Моррис посмотрел на них и сделал усилие, чтобы не показывать своего бешенства и передать им свою энергию, не в силах скрыть отчаяния при виде их юных лиц. Возле него Энграсия, невозмутимая, загадочно улыбалась: казалось, что ее забавляло происходящее. Они умрут безгрешными, думала она. Они не возьмут на себя вину атаковать первыми. Эспада их уничтожат. Она бросила последний взгляд на мальчишек. Ей хотелось сказать им, что это будет благородный конец, успокоить их, уверить, что они выполнят свою миссию. Моррис, возбужденный, испытывая ужас где-то в области кишечника, повторял про себя, что он не ошибся. Он предчувствовал это, говорил он себе, словно мысли о том, что сбылись его предсказания, помогали ему забыться. Он услышал, как в комнату внесли оружейные снаряды. Взял за руку Энграсию. Она была холодной, влажной от пота. Выстрелы раздавались будто где-то вдалеке. Моррис почувствовал удар, пули, будто горячие руки, толкнули его вперед, к стене, он заскользил по ней, боли не было, только слабость, через поры кожи ускользала жизнь, тело как мешок быстро рухнуло на пол. Рядом с ним Энграсия устремила на него свои глаза: пылающий, сильный взгляд, будто вновь повторяющий о том, насколько бессмертным может быть конец.
Последнее, что уловил Моррис, была ее левая рука, сжимающая детонатор.
Глава 42
Взрыв форта Эспада оставался в памяти многих поколений жителей Синерии. Ни Энграсия, ни Моррис не рассчитывали, что все произойдет именно так. Моррис даже приготовил, с неохотой, со слезами, капающими на металлическую руку, точное количество взрывного вещества, чтобы его мощность и взрывная волна не заставили взлететь на воздух больше, чем было строго необходимо. Но Эспада не хранили боеприпасы, оружие, бомбы для своих многочисленных войн в том месте, где, как считалось, было их хранилище. Опасаясь вероломства, ими же и поощряемого, они держали их погребенными в подвалах крепости, в которой жили сами, устраивали заговоры, проводили часы досуга в кругу своих семей. Таким образом, это был не один, а целые мириады взрывов, раздавшихся этой апокалипсической ночью в Синерии. Небо, перевернувшееся вверх тормашками, стало цвета кофе, затем, словно какой-то вулкан, до этого момента не осознававший себя вулканом, проснулся, изрыгая камни, фундамент, основание древнего форта, и разбросал их на сто метров по кругу. Небо порыжело из-за вспыхнувшего пламени. Куски всего, что только можно было представить, дождем обрушились на тротуары, на парк, на игральные карты, на дома, в которых женщины, мужчины и дети прятались под столами, чтобы уберечься от последствий этого оглушительного взрыва, уничтожившего арсенал, заготовленный для Бог знает скольких сражений. Энграсия не обманулась в своих предсказаниях: Синерия, должно быть, никогда не забудет эту ночь. Не в состоянии приписать подобного рода апокалипсис себе подобным, ее жители пришли к заключению, что это сами призраки из Вивили, веками терпевшие ненависть и бесчестье, поднялись из своих могил и отправили ко всем чертям всех грешников. Это было образцом конца Содома и Гоморры, сказали священники. Лучше, если на этот раз все зададутся целью исправить нечестивые пути Фагуаса, если не хотят отправиться прямой дорогой в ад. Народ в растерянности и без определенного маршрута слонялся по городу с самого рассвета, осознавая, что с ночи до утра они будут теперь без руководителей, издающих приказы, без Эспада, без Энграсии, без оружия и без мусора. В скором времени пронесся слух, что нечто случилось на мусорном складе и что никто не должен был приближаться к нему, по крайней мере в течение неопределенного промежутка времени. Вдобавок к этому правительство со всеми его кабинетами оппортунистов и прочих политических деятелей исчезло вдруг, словно поглощенное землей, опасаясь недовольства или обвинений в организации катастрофы.
— Воспользовавшись этим замешательством, мы сможем переустроить страну, — сказала Мелисандра.
Разговоров почти не велось в отеле, где в ночь пожара собрались Мелисандра, Рафаэль, Макловио, Хайме, Жозуэ и работники свалки. Скорбь по погибшим поборола обилие эмоций и погрузила каждого из них в атмосферу спокойной траурной печали. Мелисандра закрывала глаза, чтобы забыться, — дело было не только в грусти. Помимо этого было ощущение заточения, которое предательски засело у нее в крови, словно, будучи уже на свободе, она продолжала оставаться пленницей. Рафаэль, находясь рядом с ней, утешая ее, беспрестанно воскрешал в памяти безжизненное лицо Лукаса, шум озера в здании Энграсии, острые пальмы, рассекающие ветер. Он вновь и вновь представлял себе эту сцену. Кабинет Эспада. В котором из двух проходила встреча? Антонио Эспада зажигает гаванскую сигару. Взрыв. Смерть. Сияющая Энграсия. Металлическая рука Морриса с его сложными устройствами отлетает от тела, приборы на ней на автомате продолжают что-то измерять — температуру, химический состав взрывчатки. Всю ночь он провел за нелепым, бессмысленным занятием, продумывая заголовок своей статьи, ломая голову над тем, как объяснить случившееся, описать главных действующих лиц. Брэд начинал маячить перед ним, подобно герою ночных кошмаров. Рафаэль связался с ним, когда наступил рассвет. Упомянул смерть Эспада, Энграсии. Ничего не сказал о филине, Лукасе, о пленении и освобождении Мелисандры.
— Ты заснял взрыв?
— Да, — ответил он.
— Ты выглядишь уставшим, — сказал Брэд. — Отправь мне материал на публикацию как можно скорее в достаточно связном виде. Думаю, эта информация должна прозвучать в вечернем выпуске новостей.
На следующий день с утра народ начал собираться в парке. Листья деревьев, колыхаемые ветром, сбрасывали золу и пепел на серую толпу людей, испачканных сажей, с кожей и волосами, покрытыми слоем пыли. Возбужденные взоры, устремлявшиеся то в одну, то в другую сторону, указывали на потерю компаса, при помощи которого люди до этого момента управляли своими действиями. Мелисандра все утро провела в дымовой завесе, по-прежнему окутывавшей город, транспортируя в клинику раненых вместе с ребятами со склада и наблюдая абсолютное замешательство, в котором пребывали жители Синерии. Она отправилась в парк поговорить с ними, закончив неотложные дела. Глядя на нее, смешавшуюся с толпой, на грязно-рыжие волосы цвета кофе, Рафаэль сравнил эту ситуацию с тем, что происходит обычно после какой-то природной катастрофы или революции: жизненный уклад, каким бы несовершенным он ни был, рухнул внезапно, и надо было вернуть его на место, согласовать все, распределить обязанности, ответственность. Мелисандра была как рыба в воде: отвечала на вопросы, подсказывала что-то, задавала вопросы в свою очередь, призывала их пользоваться ее навыками. Она вещала, стоя на стуле, который кто-то поставил по центру беседки. Все взгляды были устремлены на нее. По какой-то таинственной причине толпа подчинялась ей, соглашалась на то, чтобы она руководила ими. Возможно, она у них ассоциировалась с Васлалой. Возможно, бессознательно они выбрали ее, чтобы найти утерянный путь и спасение.
