Марти Леймбах - Умереть молодым
При нормальных обстоятельствах все это выглядело бы забавным.
При нормальных обстоятельствах я не стала бы с таким упорством бороться, чтобы оказаться сверху.
Мы сбавляем скорость. У левого плеча Гордона на полу капли крови, тонкая красная полоска около руки. Тыльной стороной ладони отметаю подальше от него осколки стекла, вся ладонь покрывается красными пятнышками с блестками стекла.
Наконец мы затихаем. Встав, я первым делом выключаю газ, чтобы чайник прекратил наконец свои пронзительные вопли. Гордон лежит на полу, наблюдая, как я водворяю на место телефон и закрываю дверь в кухню, чтобы не вошла собака. Бросив на пол свой свитер, усаживаюсь на него, так как пол усеян осколками стекла. Отведя со лба Гордона волосы, смотрю ему прямо в глаза и говорю:
– А тебе не приходило в голову, что Виктору, возможно, уже все известно?
Еду домой, стараясь не думать о наших с Гордоном отношениях, но перед глазами упорно всплывают сцены нашего недавнего свидания. Как странно, что так запутались и усложнились наши любовные отношения. Непонятно, почему мне так грустно.
Если бы я познакомилась с Гордоном до Виктора, я бы не предъявляла к любви такие высокие требования и, несомненно, была бы счастлива, не подозревая о существовании той любви, которую называют бессмертной.
Но благодаря Виктору я узнала иную любовь. Он заставил меня осознать, что не имеет большого значения то, как сложатся отношения людей в будущем. У нашей любви нет завтрашнего дня. Наша с ним любовь жестко ограничена во времени; мы с ним живем в круговороте сиюсекундных эмоций и переживаний. Я научилась его любить не только за то, что он дает мне, но и за то, чем он не в силах одарить меня, за то будущее, которого мы лишены.
По сравнению с Виктором мои отношения с Гордоном кажутся страшным компромиссом, потому что в наших с Гордоном отношениях все логично, исполнено здравого смысла и имеет перспективы на будущее. Действительно, с первых дней нашего знакомства, когда я была от него без ума, уверенность в будущем, долговечность наших отношений имели для меня громадное значение. Но долговечность отношений приобретала теперь для меня новое значение. Если в бесконечных рассуждениях Эстел о духовной материи и есть рациональное зерно, так вот оно: душа, чтобы продолжить свое существование, должна отбросить расхожее понятие о долговечности, должна отказаться от того, что мы привыкли считать справедливым. Если я и люблю Гордона, это не та любовь, которая ему нужна, о которой он мечтает. А кроме того, существует Виктор, мой хрупкий Виктор, чья жизнь тесно переплелась с моей; это и есть моя единственная любовь.
Еду по Нантаскет-авеню, мимо сводчатой галереи биллиардной, закрытой на зиму, вдоль берега океана; проезжаю Хог-айленд, кладбище, холм с возвышающейся на нем старинной пожарной каланчой. Ломаю голову над тем, как объяснить Виктору мое позднее возвращение. Можно сказать, что несколько часов разыскивала Гордона, а потом встретила Аннабель с Ленни и отправилась с ними куда-нибудь. Можно принять предложение Гордона: объяснить, что Гордону было очень плохо и я побоялась оставить его. Можно сказать, что я слишком много выпила и не хотела садиться за руль в таком состоянии.
А можно ничего не объяснять. У меня такое впечатление, что в последние дни Виктор с готовностью верит практически всему, что бы я ни сказала, что ему не нужны мои оправдания, что для него слово «правда» приобрело более величественное значение, чем определение моей сиюминутной лжи.
Но войдя в комнату, сразу понимаю, что никаких извинений не понадобится. Включены все лампы, но Виктор спит, лежит на неразобранной постели. Обхожу комнату, выключаю повсюду свет. Подхожу к окну, чтобы опустить занавеску, и чуть не падаю в обморок от неожиданности, обнаружив в кресле Виктора его отца. Он свернулся калачиком, свесив одну руку. Вытягиваю одно из байковых одеял, лежащих в шкафу. Оно пахнет шариками против моли и можжевельником. Одеяло уютно окутывает Ричарда, но он чуть не просыпается, почувствовав его тяжесть. Что-то бормочет, приподнимается, но тут же падает в кресло.
Осторожно ложусь рядом с Виктором, стараясь не потревожить его неловким движением. Мне хочется оберегать и защищать его. Меня успокаивает его ровное дыхание. Я чувствую себя уютно рядом с ним в этой небольшой квартире, где я научилась всему, что представляется мне важным. Засыпаю, отягощенная новым жизненным опытом. Мне кажется, будто меня переполняют и ищут выхода ответы на все нерешенные загадки жизни.
Глава XIII
Ричард Геддес не сдался, хотя Виктор выставил в ответ на его требования целую батарею причин, объясняющих его отказ. Не помогли ни угрозы сына, что он переедет в другой штат, если его не оставят в покое, ни попытки Эстел утихомирить отца. Шесть часов продолжался накануне спор о том, что делать Виктору дальше со своей болезнью. Сейчас мы в темно-красном джипе Эстел. У него брезентовая крыша, сзади нет сидений. Я сижу на полу, лицом к Виктору, скрестив ноги; каждая выбоина на дороге отдается во всем теле. Эстел ведет машину на бешеной скорости, мы мчимся в Коассет на аукцион антиквариата. По словам Виктора, второго такого обуржуазившегося города не найти во всем мире. Эстел появилась в нашей квартире в девять часов утра.
– Мы не слишком быстро едем? – спрашиваю ее.
– Еле-еле тащимся, никогда не езжу так медленно, как сегодня, – отвечает она. Из-под колес джипа разлетаются в разные стороны снег, мелкие камешки, грязь.
– Виктор, вернемся к вопросу о больнице. Ты же понимаешь, что тебе нечего возразить, – начинает Ричард.
– Почему вы так уверены в этом? – прерывает его Эстел. – Это его болезнь, его жизнь, его выбор – все очень просто.
Эстел резко выкручивает руль влево, сигналя встречному водителю, и просит Ричарда пристегнуть ремень безопасности.
– Вы что – не видите? – спрашиваю Эстел.
– Не вижу? Конечно, вижу. И вижу достаточно много.
– После этого аукциона, – продолжает Ричард, – мы вернемся к тебе, соберем вещи и отправимся прямо в больницу, так, Виктор?
Виктор молчит. Вместо ответа строит отцу рожи. Это его новая тактика: на все предложения отца отвечать нелепыми жестами и гримасами. Обернувшись назад, Ричард выразительно смотрит на Виктора, который, заткнув уши пальцами, отмахивается от него.
Наш джип с трудом протискивается мимо желтого фольксвагена, Эстел кричит:
– Прочь с дороги, если не умеешь рулить!
– Хватит ребячиться, Виктор! – обращается Ричард к сыну. – Не затыкай уши.
– Папа, я не поеду в больницу. Ты забыл о пределах своих отцовских возможностей. Достигнув совершеннолетия, я имею право делать что угодно. Даже закон на моей стороне.
