Лариса Кондрашова - Бойтесь напуганных женщин
— Ни на что… — Он растерялся. — Разве я не могу просто защитить дорогого мне человека?
— Впервые об этом слышу! — отрезала она.
— Хочешь сказать, что я опоздал? И возле тебя пророс этот… тополь?
— При чем здесь Лавр? — рассердилась Тоня. — Он работает на Леонида Петровича. В смысле на культурное наследие совхоза.
Константин, не сдержавшись, фыркнул.
— Титова, что ты мне лапшу вешаешь?.. В самом деле, неужели ты не боишься?
— Боюсь, — неожиданно призналась она.
— Вот о чем я и говорю, — не удивился он. — Но ты не бойся, я буду поблизости.
— Почему? Зачем тебе это надо? — Ей хотелось все-таки услышать объяснение.
Неужели все это время Костя… любил ее? Или хотя бы был ею увлечен? И при том делал все, чтобы Тоня его если не возненавидела, то запрезирала.
— Глупый вопрос. Ты где решила с ним встретиться?
— На улице Мира.
— Ага, возле пропасти, значит. Решила нервишки пощекотать?
— Ничего я не решила. Просто там есть где посидеть, на что посмотреть, и всегда свет горит.
— Веселая ты девчонка!
— Я не поняла, для чего ты приходил? — повысила голос Тоня, увидев, что Костя направился к выходу.
— Что я хотел узнать, то узнал.
— Говорил, что тебе нужно десять минут.
— Это ты говорила про десять, а мне вообще нужно гораздо больше.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, что имею, то и…
— Хам!
— Титова, какая ты пошлая. Я совсем не то хотел сказать.
Ничего больше не говоря, он ушел походкой торопящегося человека, и Тоня смотрела ему вслед, пока за Костей не закрылась калитка.
— Ну и ну! — пробормотала она себе под нос, глядя в зеркало: наносить тени или не наносить? Нанесла.
Когда у калитки опять раздался звонок, Тоня взглянула на часы. Ровно восемь. Как раз в чьем-то дворе по радио прозвучали сигналы точного времени.
Она повела себя словно в лихорадке: засуетилась, схватила поводок, выбежала во двор, чтобы открыть вольер Джека. Как ни готовь себя, как ни призывай самообладание, а нестандартная ситуация все равно выбивает из колеи.
Еще несколько секунд пришлось постоять на дорожке, чтобы успокоить колотящееся сердце.
— Ты чего это собаку прихватила? — удивился Михаил.
— Решила прогулять его заодно, — запнувшись, пояснила Тоня. — Он ведь не будет мешать нам своей болтовней?
— Шутишь! — понимающе кивнул Михаил, внимательно глядя на нее.
Восемь часов вечера, на улице сумрак. Больше потому, что горы не дают лучам солнца вырваться из-за своих зубчатых вершин. Теперь они решают вопросы темноты и света.
На уличных фонарях вспыхнули лампочки, и в их свете глаза Михаила как-то лихорадочно заблестели.
— Откровенно говоря, я не вижу никакой необходимости в том, чтобы о чем-то там откровенно разговаривать. Разве я не все сказала своим уходом? — начала разговор Тоня, чтобы пауза не переросла в напряжение.
— Побегом, — невозмутимо поправил он, идя по другую руку от той, в которой Тоня держала поводок. — Кстати, куда мы идем?
— Едем, — отозвалась Тоня, подходя к своей «Ниве» со стороны водительского места.
— Вообще-то через два двора отсюда у меня стоит «мерседес».
— Моя «Нива» к здешним улочкам привычней.
— Почему обязательно куда-то ездить? — спросил он. — А нельзя, например, посидеть вон на той лавочке?
— Нельзя! — отрезала она. — Раз у нас вопрос жизни и смерти, лучше посидеть где-нибудь вдали от людских глаз.
— Ты покрутела прямо на глазах, — усмехнулся он, — с чего бы? Если ты помнишь, я не верю в перерождение человека. Жизни и смерти, надо же!
— Чтобы Тато вдруг стала Антониной — в это ты не веришь.
— Тебе всегда была свойственна некая литературность.
Тоня откинула свое сиденье, и Джек привычно проскользнул на заднее место.
Михаил сел в машину, поглядывая, как Тоня выруливает наверх из узкой улочки.
— Ладно, сегодня ты правишь бал, — согласился он. — Год жизни без мужчины делает женщину мужественнее. Как выясняется. Считаешь, на природе я размякну и ты возьмешь меня голыми руками? Тато, ты по-прежнему ведешь себя как ребенок.
— А почему ты думаешь, что я хочу тебя брать? Я хочу с тобой договориться. Полюбовно.
Она замолчала, и Михаил не стал продолжать разговор.
Улица, конечно же, была освещена, но, на взгляд человека постороннего, весьма странным образом. Небольшой кусок асфальта, за которым свет будто обрывался и падал в никуда, а также не было фонарей по улице вверх и по улице вниз. Получалась как бы сценическая площадка, этакое приглашение к выступлению на ней.
Тоня поставила машину повыше, на выезде с улицы. Вверх улица Мира выходила на улицу Германа Куренного, обычную двустороннюю. Освещать ее у совхозного начальства уже не хватало средств, и потому лишь тусклые фонари во дворах граждан чуть разрежали царивший на ней мрак.
— Да, не скажешь, что здесь уютно, — поежился Михаил. — Может, в машине посидим?
— Ты боишься? — удивилась Тоня.
— Как-то не по себе, — признался он, усмехнувшись в ответ на ее удивленный взгляд. — Так и кажется, что по ту сторону света сейчас вылезет что-то огромное…
— Я думала, ты не боишься ничего. Ты всегда был так спокоен, так немногословен и суров. А тут — надо же! — образами мыслишь…
Она откинула свое сиденье и выпустила Джека.
— Пойди побегай, пока я с дядей поговорю.
— С дядей! — фыркнул Михаил. — Тебе давно пора иметь детей!
— А кто меня уговаривал подождать?
— Если женщина хочет родить, она не слушает никаких уговоров.
Вообще-то не только она пользуется запрещенными приемами. Теперь ее покладистость оборачивалась против нее. Идеальная жена, блин! Оказывается, он этого вовсе не ценил, как ей казалось, а посмеивался над Тоней. Для кого тогда она все пять лет семейной жизни что-то изображала?
Тоня присела на резную лавочку и показала глазами на место рядом с собой. А потом она задала вопрос, который в последнее время ее мучил:
— Скажи, Миша, почему ты женился на мне?
— По расчету, — криво улыбнувшись, проговорил Михаил.
И эта его фраза прозвучала для Тони как гром среди ясного неба.
Глава восемнадцатая
Она смотрела на мужа растерянно, чуть ли не со слезами. Неужели это правда?
— Ты говорил, что любишь… — недоуменно протянула она. — Я считала, что это само собой разумеется… Погоди, что значит по расчету? Если не считать наследной бабушкиной квартиры, я же была бесприданницей.
Он фыркнул.
— Да не нужна была мне твоя наследная квартира! Ты думаешь, расчет — непременно деньги? Расчет для меня — иметь тихую, послушную жену, которая не жаждет особых развлечений, несмотря на свою богемную профессию. Сидит себе дома, потихоньку малюет акварельки, не задает дурацких вопросов, не требует объяснений…
