К. А. Такер - Одна крошечная ложь (ЛП)
Эштон не произносит ни слова. Просто молча лежит, лениво выводя круги по моей спине, и дает мне возможность успокоиться. Я закрываю глаза и слушаю биение его сердца: медленное, ровное, целительное.
— Я никогда не получала три с минусом. Никогда не получала ничего, кроме «отлично».
— Никогда?
— Никогда. Ни разу.
— Твоя сестра была права. Ты слишком идеальная. — Я напрягаюсь, услышав эти слова. — Шучу, Айриш. — Он вздыхает. — Знаю, ты мне не веришь, но тебе не обязательно во всем быть идеальной. Никто не идеален.
— Я не такая, я просто пытаюсь быть…примечательной, — слышу я свое бормотание.
— Что?
Я вздыхаю.
— Ничего. Просто… — «Так говорил мой папа». — Что, если на этом все не остановится? Что, если я буду получать плохую оценку за плохой оценкой? Что, если я не смогу поступить в медицинскую школу? Чем тогда я займусь? Кем буду? — И снова я начала безумствовать.
— Ты все еще будешь собой. И поверь мне, ты всегда будешь примечательной. Расслабься.
— Не могу! — Я утыкаюсь лицом ему в грудь. — Было такое, чтобы ты что-нибудь провалил?
— Нет, но я ж замечательный, помнишь? — Он сжимает меня рукой, дав понять, что дразнит. — Пару раз получал тройки. Однажды двойку. Распределение Гаусса кого угодно доканает. — Он набрал ложку подтаявшего мороженого и сунул в рот. — Какие-нибудь еще оценки за экзамены узнала?
Я качаю головой в ответ.
— Какие предчувствия?
— До сегодняшнего дня я немного переживала. Теперь же? — Рукой я обхватываю его за плечи, желая быть ближе, желая впитать то ощущение безопасности, которое он мне дает, хоть и временно. — Я чувствую себя ужасно. Отвратительно. Если я так плохо справилась с предметом, который дается мне лучше всего, тогда точно провалила английский.
— Ну… — Еще одна ложка мороженого скрывается у него во рту. — К этим экзаменам ты готовилась как-то иначе, чем к прошлым? Ты учила?
— Разумеется, учила, — рявкаю я.
— Полегче. — Я слышу, как он тяжело глотает. — Ты…отвлекалась?
— Да, — шепчу я, прикрыв глаза.
Возникает долгая пауза, прежде чем он спрашивает:
— На что?
«На тебя». Не могу этого произнести. Эштон не виноват, что мои гормоны и сердце сеют хаос в голове.
— Много на что.
Непроизвольно моя ладонь сползает на его грудь и опускается на то место, где у него набита татуировка. Где остался шрам.
Мышцы Эштона под моей щекой невольно напрягаются.
— Я же сказал тебе, что хочу, чтобы ты забыла об этом.
Продолжительное время я не слышу ничего, кроме его сердцебиения, пока пальцами вожу, а потом и массирую это место на его груди, запоминая изгибы рубца. И этого хватает, чтобы убаюкать меня до состояния полудремы.
— Отец Даны — важный клиент моего отца. Раз счастлива она, счастлив и ее отец. — При звуке ее имени моя ладонь на мгновение замирает, а у меня возникает чувство вины. Но я заставляю ее двигаться, успокаивая дыхание. — Раз счастлив ее отец, счастлив и этот. А раз он счастлив… — Эштон говорит это так, будто в его словах есть совершенно понятный смысл. Но все, что они говорят мне: этот человек, его отец, жестоко обращался с ним в детстве и до сих контролирует его, как уже взрослого человека.
Медленно шевеля рукой, я шепчу:
— Значит, ты все еще с ней…но не по собственному выбору.
— Пока дело касается отношений по договоренности, она идеальна. Милая и симпатичная. И живет далеко. — Он беспомощен. Я слышу это в его голосе. Он беспомощен и просто молча соглашается.
— Она знает об этом соглашении?
С его губ срывается короткий, саркастичный смешок.
— Она считает, что мы поженимся. И если… — Он захлопывает рот. Но, по-моему, я понимаю, в каком направлении движутся его мысли. Если его отец захочет, чтобы Эштон на ней женился… Дрожь пробегает от шеи вниз по спине, по бокам, к горлу, сковывая меня ледяным ужасом. Господи, что же у него есть против Эштона?
Непроизвольно я прижимаюсь к нему еще плотнее. Поворачиваю голову так, чтобы сочувственно поцеловать его грудь. Или это, скорее, поцелуй от облегчения? От облегчения, потому что я не рушу счастливый дом, ведь все это притворство?
— Ты не можешь от него избавиться?
— Когда-нибудь. Могут пройти месяцы, а могут и годы. Не узнаю, пока не узнаю. Хотя я неплохо справлялся. — Он замолкает. — А потом самая красивая в мире девушка двинула мне в челюсть.
У меня вырывается короткий смешок.
— Ты это заслужил, Похититель «Джелло».
Его смех вибрацией проходит по моему телу.
— Никогда раньше полностью одетая девушка так передо мной не дрожала, Айриш.
— Замолкни и отдай мороженое. — Я приподнимаюсь и тянусь за ложкой, но из-за его длинных рук не в состоянии достать до нее.
— Думаю, за один вечер ты себе достаточно ущерба нанесла.
— Не тебе судить. И вообще, почему это ты здесь, а не на тренировке?
— Потому что знал, что здесь будет сексуальная цыпочка с отличной грудью и измазанным шоколадным мороженым лицом.
Я замираю, а глаза опускаю вниз. Моя поношенная белая кофта от пижамы совершенно не скрывает тот факт, что на мне нет бюстгальтера. А лицо? Судя по футболке Эштона, он говорит правду.
— Насколько все плохо?
— Знаешь, вот как у клоунов помада вокруг рта размазана…
«О, Господи!» Я бью Эштона по солнечному сплетению и пытаюсь подняться.
Его руки на моих бицепсах меня останавливают.
— И куда это ты собралась?
— Лицо мыть!
За долю секунды Эштон без усилий снова укладывает меня на спину, а мои запястья оказываются скованными под его ладонями и тяжестью тела.
— Дай-ка, я тебе с этим помогу.
Он наклоняется и кончиком языка неторопливо обводит контур моих губ. Начав с верхней, он водит слева направо, а потом переходит на нижнюю, тоже проводит слева направо, нежно слизывая мороженое.
Если и есть такое определение, как девственная шлюха, я точно подхожу под описание.
«И как я снова в это впуталась?»
Я закрываю глаза. Меня одолевает желание и засмеяться, и закричать изо всех сил. Проснувшись этим утром, как и любым другим утром с последней нашей встречи с Эштоном, я говорила себе отпустить его, перестать думать о нем и следовать тем курсом, которым намеревалась. Курсом «не торопясь и ничего не осложняя» с Коннором.
Как, в таком случае, я оказалась в своей постели, стараясь не дышать тяжело, пока Эштон слизывает с моего лица шоколадное мороженое, и пытаясь с помощью своих собственных джедайских штучек устроить повторение той ночи в машине? Я ни слова не произнесла, чтобы его остановить, а ведь могла бы. Могла бы попросить его остановиться. Могла бы назвать его кобелем. Могла бы сказать, что из-за него чувствую себя шалавой.
