Свет твоих глаз (СИ) - Лактысева Лека

― Да ― благодаря тебе, ― Эдуард нащупал мою руку, сжал ее. ― Стена не исчезла, но стала не такой плотной. Теперь я могу двигаться вперед, только, похоже, снова не успеваю…

― Мы все успеем, Эд! Вот увидишь: все будет хорошо!

На губах Скворцова проступила неуверенная улыбка:

― Ты ― моя фея, Ника. Волшебница, исполняющая мечты.

В тот вечер, после ресторана, мы еле дождались, когда такси домчит нас до дома, так резко и остро захотелось нам тесной и жаркой близости! И, сходя с ума от страсти, Эд снова и снова повторял мне, что я ― его фея, его счастье и любовь. А я таяла и плавилась в его горячих руках, и клялась себе, что сделаю все, лишь бы мой мужчина был счастлив.

Стоит ли удивляться, что через пять дней, семнадцатого января, я везла будущую суррогатную маму, Оксану, в центр репродуктивной медицине на процедуру подсадки эмбрионов, и ни капельки не ревновала своего жениха к этой милой женщине!

Скворцов тоже ехал с нами. По его побледневшему лицу и пересохшим губам я видела, что он едва сдерживает панику.

Мы с Оксаной тоже волновались, пусть и не так сильно. А главное ― напрасно. Процедура не заняла много времени. Оксану оставили в клинике, в отдельной палате, на несколько дней, чтобы обеспечить ей постельный режим и минимум волнений. Ее сын, которому еще в декабре поставили имплантируемый слуховой аппарат, на эти дни перебрался к бабушке. Он каждый день разговаривал с мамой по телефону и спокойно ждал встречи с ней, которую медики разрешили устроить на третий день после процедуры.

Мне казалось, что жизнь налаживается. Не смущало даже то, что Жабич и его подельник оставались в СИЗО, и мне предстояло встретиться с ним или на допросе, или в зале суда. Я была занята подготовкой к свадьбе, хлопотами вокруг Оксаны, разговорами с Тамарой: теперь, когда общение с ней уже ничем мне не угрожало, мы переписывались с ней с утра до вечера.

Чего я никак не ожидала, так это встречи с бывшей свекровью ― буквально за пару дней до свадьбы. Госпожа Жабич подловила меня прямо на парковке у дома Эдуарда. Он как раз отправился на завод в сопровождении личного водителя, а я намеревалась съездить на примерку в свадебный салон, куда доставили заказанное мной платье ― не классическое для невест, а, скорее, вечернее.

Я вышла из подъезда, нажала кнопку на брелоке, издалека разблокируя дверь джипа, и чуть не вприпрыжку зашагала к автомобилю.

― А ты, смотрю, неплохо устроилась! ― проскрипел у меня за плечом знакомый голос.  Такой ядовитый, что, пролетай мимо госпожи Жабич муха ― несчастное насекомое свалилось бы замертво. Но… зима, холод, насекомые в спячке… ― Уже и на джип нас… лужить успела!

Намек я поняла прекрасно. Свекровь всегда считала, что сама я заработать ни на что не способна ― только выпросить подачку у богатого мужчины.

― Что вы здесь делаете, Сталина Геннадьевна? ― спросила, не отвечая на оскорбительные намеки и не останавливаясь. Опускаться до уровня этой женщины я не собиралась.

Бывшая свекровь двинулась следом за мной

― Я требую, чтобы ты забрала заявление на моего мальчика! ― заявила она на ходу.

― Обсуждать такие вопросы я могу только в присутствии своего адвоката! ― мигом нашлась я с ответом. Адвоката мне Скворцов нанял буквально на второй день после происшествия на пороге «Диканьки». ― А сейчас ― извините. Спешу.

― А ну, стой! Не смей от меня отворачиваться, когда я с тобой разговариваю! ― Сталина Геннадьевна начала входить в раж. В точности как ее любимый сыночек. Тот тоже впадал в ярость при малейшем намеке на неповиновение.

― А то ― что? ― открывая дверцу и усаживаясь за руль, поинтересовалась я. ― Тоже руки распускать начнете? Так тут камеры наблюдения на каждом шагу. Ударьте меня, и окажетесь там же, где ваше ненаглядное дитятко.

― Ах ты су-у-чка! ― свекровь зашипела змеей, которой прищемили хвост, схватилась обеими руками за дверцу джипа, мешая мне захлопнуть ее. ― Ты хоть представляешь, что с моим сыном было, когда он понял, что ты исчезла?! Он с ума сходил! Метался по городу раненым зверем, искал тебя, тварь неблагодарную, боялся, что ты сделала с собой что-то нехорошее! Пил ночи напролет!

― Вот в последнее точно верю, ― я кивнула ― без насмешки, без злорадства. ― Спиртным он уже через год после нашей свадьбы злоупотреблять начал…

― У хорошей жены мужик не сопьется! Это ты вся в мамашку свою! Такая же стервь, любого в могилу сведешь!

― При чем тут моя мать?! ― я с трудом усидела в машине.

Кулаки сами с собой сжались, в глазах потемнело от ненависти к этой лживой тетке, которая посмела марать грязью светлую память моей любимой мамочки.

― Так она тебе ничего не рассказывала, да? ― Сталина Геннадьевна недобро прищурилась. ― Твоя мать со школы с братом моим шашни крутила! Из армии его ждала, а когда он вернулся ― год с ним повстречалась, а потом в один день бросила и за твоего отца замуж выскочила! Оклеветала его, что пьет он много и бьет ее по пьяни. Вот как они расстались, брат мой запил с горя, и пять лет пил, не просыхал, а потом ― повесился. И все мамашу твою все вспоминал, чтоб ей на том свете покоя не было!

― Это ложь! ― выдавила я.

Правда, без особой уверенности. Мама мне никогда не рассказывала, был ли у нее кто-нибудь до отца. Да и я не особо вникала. Всегда казалось: зачем ворошить прошлое?

― Не-е-ет, Верка, все правда! ― Сталина Геннадьевна полного моего имени не признавала и всегда называла Веркой. ― Когда сын мой с тобой связался, уж как я его просила: брось! Найди другую! А его на тебе переклинило, как брата ― на твоей матери! Но сына я тебе отнять не позволю! Я с собой тоже адвоката привезла! Посмотрим, чья возьмет!

― Вот и надо было встретиться вчетвером: вы со своим адвокатом, а я ― со своим, ― я покачала головой. ― Никто у вас сына отнимать не собирался. Это он меня похитить пытался, охранника клуба отравил, моему защитнику руку сломал. Думаете, ему это с рук сойдет?

― Я заплачу! ― выкрикнула свекровь.

― Кому? За что? ― не поняла я.

― Всем! И охраннику, и мужику этому со сломанной рукой!  Пусть потом твой адвокат доказывает, что это была попытка похищения!

Я уж было собралась сказать, что Скворцов свои показания ни за какие деньги не изменит, но тут к нам подошел мужчина из соседнего подъезда. Он часто по вечерам выходил на пробежку и всегда здоровался со Скворцовым, а потом, немного познакомившись ― и со мной.

― Вероника, что у вас случилось? Помощь нужна? Может, Эдуарду Евдокимовичу позвонить?

― Не нужно. Сталина Геннадьевна уже уходит. ― Я со значением посмотрела на руки свекрови, которые все еще цеплялись за дверцу джипа.

Свекровь тут же руки убрала. Отошла на несколько шагов, потом обернулась и произнесла совсем другим тоном:

― Забери ты свое заявление! Пусть сына отпустят… я его увезу. Он больше никогда здесь не появится!

Я покачала головой растерянно: без адвоката такие вопросы решать не хотелось. Поблагодарила соседа за помощь, захлопнула дверцу и двинулась к выезду со двора. Сосед, убедившись, что мне ничего не угрожает, тоже сел в машину и поехал по своим делам. Рассказывать Скворцову об этой встрече я не стала: он и без того нервничал. А вот с адвокатом поговорить собиралась буквально на следующий день после росписи.

День свадьбы настал. Ясный, чуть морозный январский денек. Тамара приехала еще накануне и, вопреки уговорам Тимофея, остановилась у нас с Эдуардом. И даже не оставила Тима на ночь. Скворцов-младший был безутешен. Даже обещание Тамары, что ночь после росписи она проведет у него, чтобы не мешать молодоженам, его не особо успокоило. Но Томка твердо стояла на своем:

― Извини, Тим, но я приехала к Нике! Кто еще кроме меня поддержит невесту накануне такого волнительного события? ― заявила она.

Учитывая, что родни и других гостей с моей стороны на свадьбе не предполагалось ― Тамара была права. Отправив Эда в его спальню, мы с ней засиделись далеко за полночь: вспоминали, сплетничали, обсуждали все, что произошло за почти месяц, пока не виделись.