Джулиан Феллоуз - Снобы
Как только Демпстер открыл шлюз, как и следовало ожидать, на Эдит набросились те самые журналисты, которые шли на все, чтобы добиться ее расположения год назад, когда она еще только была невестой. И время оказалось очень неудачное. Это был период разочарования в правительстве Джона Мейджора, когда Новые Лейбористы исполняли Танец Семи Покрывал, все больше пленяя электорат, и эта повесть о нравах, царящих наверху, идеально соответствовала настроению публики. Так что были и критические статьи Линды Ли-Поттер (справа), и оскорбительные выпады от «Прайват Ай» (слева). На месте Эдит, всего добившейся своими силами, оказалась Эдит-карьеристка, а ее алчность и страсть к наживе, определенно, олицетворяли бессердечное общество, созданное миссис Тэтчер. Как в случае со скандалом с Гамильтонами или с разводом Спенсеров, вскоре стало понятно, что истинные события и действующие лица уже не имеют никакого значения, важно было то, что они, по мнению газет, символизировали. Как и следовало ожидать, все это стало настоящим кошмаром для Акфильдов, полностью принадлежавших к старой школе, по мнению которой имя респектабельной женщины попадает в прессу только трижды за всю ее жизнь: когда она рождается, когда выходит замуж и когда умирает. Обнаружить, что газеты наперебой критикуют их невестку, было для них все равно, как если бы их раздели и высекли на площади. И если это было отвратительно для них, то для Чарльза это было просто чудовищно. Несколько непоследовательно пресса, постепенно готовившаяся к периоду Блэрократии, решила, что Чарльз хоть и никчемный аристократ, но при этом – невинно пострадавшая сторона (вероятно, потому, что иначе эту историю рассказать было невозможно), но и при таком раскладе видеть, как измену его жены со злорадным торжеством расписывают газеты и журналы, было для него настоящей мукой. Чем чаще звонили в Бротон, настаивая, чтобы он «рассказал со своей стороны», тем острее он ощущал, как бесцеремонно вторгаются в его личную жизнь. Правда заключалась в том, что его ужас перед скандалами был не поверхностным жеманством, а глубоким убеждением. Он нес наказание, не совершив никакого проступка. По крайней мере так представлялось это ужасное происшествие Чарльзу, и я не думаю, что это мнение несправедливо.
Весь этот цирк продолжался уже несколько недель, когда нас с Аделой пригласили на вечеринку к одной актрисе, которая недавно играла в каком-то триллере мать Саймона. Я подумал, что есть вероятность, что любовники тоже будут там.
Адела была очень спокойна.
– Ну, я не собираюсь вылетать вон из комнаты или кидаться на нее с ножом, если ты об этом беспокоишься.
– Я не беспокоюсь. Просто говорю, что их тоже могли пригласить. Мне кажется, желательно было бы не вставать на людях на чью-либо сторону.
– Тебе незачем опасаться по этому поводу. Но, – добавила она, необычно внимательно глядя на себя в зеркало, и всерьез взялась за помаду, – целовать ее или желать ей счастья я тоже не буду.
Я оказался прав: Эдит и Саймон были в списке приглашенных в тот вечер. Позже Эдит рассказала мне, что не очень хотела идти, потому что они выходили в люди каждый вечер со дня скандала, но Саймон очень настаивал. Он страдал от обычной иллюзии, посещающей разочарованных в собственной карьере актеров – что хорошо, если тебя «видят» на сборищах. Правда заключается в том, что хорошо быть востребованным, иметь работу. Видят вас на вечеринках или нет – несущественно. Но ему удалось приобрести любовницу, о которой пишут газеты, и он, по всей видимости, хотел извлечь из этого определенную выгоду. Если совсем честно, теперь, по прошествии времени, я подозреваю, что Саймон жалел, что этого нельзя было устроить, не уводя ее от Чарльза. И все-таки, раз крушение уже случилось, он хотел использовать огласку максимально.
Саймон Рассел был одним из тех актеров, кто поначалу, кажется, непреодолимо движется к звездным высотам, но годы проходят, а звезды остаются все так же недоступны. В начале карьеры ему однажды дали главную роль в паре с популярной актрисой, но сериал провалился. Затем он получил хорошую роль в продолжении одного голливудского блокбастера, но фильм не сделал никакого сбора. И постепенно луч прожектора пошел дальше, высвечивая новых, более молодых и светловолосых, что приходят на студии в поистине неисчерпаемых количествах. Он был хороший актер – неплохой, по крайней мере – и, как я уже говорил, бесподобно красив, особенно при грамотной съемке, и у него еще вполне могло быть будущее, но к моменту этой истории времени у него уже почти не осталось. И вот, крайне неожиданно, его личная жизнь позволила ему попасть в газеты. Эдит сделала его темой для разговоров.
Что касается жены и детей, думаю, было бы неверно утверждать, что он о них не волновался. Волновался. Насколько был способен. Деирдре сделала для него все что могла, и детей он, в общем-то, любил, но подозреваю, в последние несколько лет все это наскучило ему и превратилось в рутину. Кроме того, когда мы видели их вместе (пару раз в самом начале съемок в Бротоне), было заметно, что Деирдре перестала считать его романтическим героем, и все больше и больше обращалась с ним как с недорослем. Ему хотелось обожания, а вместо этого ему говорили, чтобы он не оставлял овощи на тарелке. Конечно, я не мог бы сказать наверняка, на какое количество чистого обожания он мог рассчитывать с Эдит. И как надолго.
* * *– Милая, пожалуйста… мы обязательно должны туда пойти… – Нисколько не замечая этого, Саймон завел привычку обращаться к Эдит заискивающим тоном – этакая помесь ленивой ящерицы и путешествующего торговца. – Терпеть не могу быть банальным, но тебе придется привыкнуть к мысли, что я зарабатываю себе на жизнь. Я не Чарльз, который расхаживает по своей ферме, раздавая приказы направо и налево.
Я должен напоминать людям о своем существовании.
Она сидела у маленького туалетного столика в его безотрадной спальне и, сосредоточенно хмурясь, рассматривала свое отражение. Это действительно казалось довольно банально. Эдит ненавидела свою дурную славу. Каждый раз, как какая-нибудь «подруга» звонила ей с новостью, что очередной журналист прошелся по ней («Я подумала, что должна сказать тебе, дорогая, чтобы это не застало тебя врасплох, когда ты будешь читать»), она снова падала духом. В каком-то смысле она хотела славы, но славы, которая дарит положение и придает очарование, – а не этого перемывания грязного белья. Она даже иногда замечала, что жалеет своих тещу с тестем, когда думала о газетах, которые Чарльз или слуги, скорее всего, купируют перед тем, как они попадутся на глаза Акфильдам. Бедный Чарльз, как он справляется со всем этим… И эти ужасные вечеринки, на которые Саймон постоянно ее тащит. Неужели действительно необходимо постоянно разговаривать с этими странными представителями другой планеты? Она слишком много времени провела в Бротоне, чтобы отбросить (по крайней мере с легкостью) представление о том, что люди Саймона – это нечто несерьезное: пригодятся, чтобы оживить вечеринку, но не подходят для ежедневного общения. – Зачем? – спросила она. Он смотрел, как она тщательно и искусно красит лицо. Он знал, о чем она думает, но его это не особенно заботило. Если она предпочитает вернуться назад, в свой старый мир, – пожалуйста, он не против. По правде говоря, ему уже чуточку не терпелось завести знакомство с кем-нибудь из большой тусовки. Она представила его двум-трем молодым аристократом из Фулема, но совсем не так он представлял себе ее вклад. Пока она мечтала, как провожает его мимо толпы журналистов в трейлер на стоянке «Юниверсал», он видел себя в твидовом пиджаке, с ружьем в руке, желанным гостем в домах бротонской закваски, где он будет флиртовать с другими знатными дамами. И все это ему принесет альянс с Эдит. Он не понимал еще – возможно, потому, что этого еще не понимала и она, – что высший свет вот-вот захлопнет двери перед малышкой Эдит. Отныне она будет обречена на общество нескольких бывших жен младших сыновей, перебивающихся алиментами, распродажей драгоценностей и светской хроникой для бесплатных газет, которые никто не читает. Она положила тушь на столик.
