Светлана Храмова - Мой неправильный ты
И свежие рубашки в стенном шкафу, две она сдернула с вешалок, прихватила чистые джинсы, свитер, пригодится. Зубная щетка, пена для бритья – мужские мелочи, не забыть бы. Дверь в ванную закрыта, она сделала глубокий вдох и нажала ручку, вошла. Володя к ней спиной стоял, обернулся (Леша уже на носилках, совершенно нагой, хоть бы полотенцем прикрыли), бросил на нее жесткий взгляд: я же просил сюда не входить!
– Нужна зубная щетка и бритва, вот, я уже нашла!
Рита сметала со стеклянной полочки все подряд, даже парфюм… как же без парфюма, ведь все будет хорошо, все будет хорошо. С крючка на двери содрала махровый халат, положила на край носилок и только потом отважилась взглянуть на Алексея внимательно, на его лицо, она так боялась – но он шевельнулся, посмотрел на нее мутно, на белках расходятся краснеющие жилки, но он посмотрел! И улыбнуться ей попытался… или показалось? Нет, не показалось, он потянулся к ней правой рукой, слабо ткнулся тыльной стороной ладони в ее бедро и прошептал еле слышно:
– Как хорошо, что ты здесь, Рита.
– Володя, я жду внизу. Ну, накиньте же халат махровый, ему уютней.
– У нас есть одеяло. Хорошо, Рита, я накину, выйдите отсюда немедленно, ждите внизу, ждите. – Володя рубит слова, властный тон приказа. Хриплый рык, ни дать ни взять, генерал Топтыгин. Спаситель. Лишь бы спас, пусть рычит сколько угодно, лишь бы спас.
Лешин взгляд ее успокоил.
Через несколько минут наверху показались дюжие парни с носилками, они бережно спускают Лешу, старательно накрытого халатом, вниз по ступенькам, а она одно повторяет, заладила – осторожней, осторожней, не наклоняйте!
– Рита, состояние больного тяжелое, но жить будет, – сказал Володя, голос повеселел, явно. – Жить будет, ребята его не уронят, там ремни специальные, но не говорите под руку. Вы молодец, все сделали вовремя. Сейчас он спит. Пульс в норме. Предстоит несколько сложных процедур, мы Алексея увозим.
– Я поеду с вами! – Рита уже одета, она ждала, понимая, что с ней церемониться не будут, не о ней речь, потому приготовилась быть настойчивой и решительной. Оказаться в карете любой ценой! Даже если для этого придется упасть в обморок, не бросят же ее здесь одну, без чувств.
– Вам лучше остаться, Рита. Я позвоню, сообщу вам новости. Буду держать вас в курсе.
– Мне здесь страшно одной!
– Вызовите полицию! Или мы вызовем. Обязаны.
– Володя, никакой полиции. Скажите, – она негромко спросила, чтоб только Володя слышал, – состав тот же, что вам Леша передал?
– Судя по всему, да.
– Володя, тут слишком запутанная история. Длинная и долгая. Полицию вмешивать не надо. Сами разберемся. Он окрепнет, и мы во всем разберемся. Договорились? Ты же понимаешь, о чем я. Ведь ты ему друг? – На перешла на «ты», возражений не услышала, возможно, Володя оторопел и не знал, что ответить. Обычно Алексей точно знал, что нужно делать. Теперь ему приказывает Рита. Но… наверное, имеет право. Раз так уверена.
– Ну хорошо, садитесь в машину. Но чтобы никаких визгов и ценных указаний! Приказывать имею право только я! Ты запомнила?
– Володенька, ты врач, а я люблю Лешу. Больше мне ничего запоминать не надо. Кстати, – она порылась в огромной сумке, нащупала зубастую связку ключей в кармане черного пальто, – вы выезжайте, я дверь закрою. На все замки.
Белый фургон с красными полосами и светлячком-мигалкой на крыше ей пришлось догонять, черная сумка – в придачу к собственной, она заодно забрала из дельфинария свои вещи – мешала быстро передвигаться, но она неслась с бешеной скоростью, вот-вот запутается в развевающихся полах дубленки, расшибется. Шофер смилостивился, остановил машину. Дверь ей открыли санитары, изнутри. Помогли взобраться, сесть. Она поставила сумку, наконец вгляделась в лицо спящего, оно казалось спокойным, бледным, но уже без той жуткой синевы, которая бросила ее в дрожь, воспоминание живо. И Леша жив, он спит. Рита почувствовала, что сама проваливается в сон, но нельзя, нельзя – она уснет, и от нее отделаются, оставят ее на скамейке во дворе, запросто, а она не может его оставить, не может! Она бодра и бодрствует. А Леша выздоровеет, если она будет рядом, она уверена.
Почему они сюда подъехали? Табличка с надписью «Реанимационное отделение», зачем? Леша ведь в сознание пришел, Володя, ты же сам говорил, я не понимаю – неужели так серьезно? Но на Риту не обращали внимания, она бежит за носилками, ничего не понимая, сердце выпрыгивает из груди, вот-вот выпрыгнет. Володя напряжен, смотрит только на Алексея, рука в руке, и капельница по-прежнему подключена, носилки из машины выкатили с предельной осторожностью, никак не побеспокоив Лешу, а Рита все время боялась, что его уронят – не волнуйтесь, он же пристегнут – да, да.
– Спокойствие и еще раз спокойствие, случай серьезный, первое время он будет находиться здесь. – Носилки уже в специальной палате, Лешу ловко переместили на широкую жесткую койку, единственную в помещении.
Сколько же здесь приборов с экранами, металлических стоек с узкими полками, и стол рядом со множеством аппаратов непонятного Рите назначения. Еще два врача, деловитые, возникли как по команде, Володя тихо беседует с ними, те кивают, соглашаясь, а впрочем, нельзя понять, соглашаются они или нет. Лица непроницаемы. Рита тихонько прижалась к стене в самом углу, мечтая стать невидимой, она ведь не мешает, но медсестры жестами показали ей, где оставить вещи нового пациента, и попросили удалиться, ждите в коридоре. Рита никак не могла понять, где ждать, ни одного стула, так и стояла, прислонившись к стене, – нет-нет, она не пойдет в комнату для ожидания, это другой этаж, она здесь постоит, в конце концов ей принесли стул, спасибо, не обращайте на меня внимания, впрочем, внимания на нее и без этой просьбы никто не обращал.
В палату входили и выходили озабоченные люди в белых и синих халатах, колесики взад-вперед елозили по линолеуму, носилки с прибывающими, носилки с убывающими… убывающими куда? На одних носилках топорщилась простыня, обрисовывая очертания тела, перевозчики скрылись за дверью в конце коридора, Рита поняла, что в том направлении – морг, но такой таблички она ни на одном здании не приметила. Она вспомнила, как совсем недавно они въехали в этот запутанный двор и Леша припарковал машину, они вышли, уверенные, взбудораженные светлыми ожиданиями, не озабоченные ничем, кроме тайных предчувствий и сомнений: наша любовь – это правда? или наваждение, и рассеется туман, как не было? А он, разве он сомневался? Не похоже. Это она, Рита, ее привычка все подвергать сомнению, анализировать, придумывать немыслимые сюжеты.
Она предала Лешу. И это ее вина, если стыдливая простынка покроет лицо любимого, и следующие носилки покатятся по коридору в том, в том направлении, увозя его навсегда. Она оставила его одного, а любимых нельзя оставлять. Ни на минуту. От сознания собственной вины у нее постоянно катились слезы, остановить их она не могла.
