Эмили Гиффин - Суть дела
Я нахожусь в таком нервном напряжении, будто следующее очко может перевернуть всю мою жизнь. Крепко держа ракетку наготове, я смотрю, как МК приподнимается на цыпочки за задней линией, три раза ударяет мячом об пол и меряет меня взглядом то ли из-за слабого зрения, то ли в явной попытке запугать.
— Уже подает, — слышу я бормотание Эйприл, когда МК подбрасывает мяч и одновременно с размахом из-за головы дает сокрушительную резаную подачу со стоном в духе Моники Селеш.
Мяч со свистом летит через сетку, закручиваясь в сторону, и через линию разметки для одиночных соревнований направляется в широкий угол моей зоны подачи, выталкивая меня с корта. Я отмечаю вращение и угол и принимаю теннисную версию йоговской позы воина три, до конца вытягивая руку и делая движение кистью. Корпус ракетки едва соприкасается с мячом, однако мне тем не менее удается отбить его высоким, глубоким ударом справа. С чувством удовлетворения я смотрю, как мяч свечой летит к линии, где стоит Роми, которая кричит: «Мой! Мой!», что крайне важно, когда играешь с МК.
Роми отбивает высокой подачей на середину.
— Ты! — кричит Эйприл, и я опять вытягиваюсь, чтобы отбить мяч, на этот раз неуклюжим ударом слева, который каким-то образом все же перемещает мяч за сетку.
МК с лета отбивает мяч высоким ударом справа, возвращая его Эйприл, и та посылает крученый удар тоже справа. С колотящимся сердцем я принимаю от Роми мяч, направленный ударом с полулета, и возвращаю его удачным высоким мягким ударом на площадку МК.
И так далее до того момента, когда игра достигает высшей точки в драматическом поединке наших пар, идущем рядом с сеткой и состоящем из автоматически наносимых ударов с лета и, наконец, завершается, когда МК бьет ракеткой по мячу, направляя его прямо на меня.
— Гейм, сет, матч! — издает она победный клич.
Я выдавливаю улыбку, пока мы идем к боковой линии, где жадно пьем воду и обсуждаем последний удар, — во всяком случае, МК обсуждает. Затем поворачивается ко мне и говорит, что они ищут для команды нового игрока.
— Вам это интересно? — спрашивает она, и Эйприл сияет, гордясь своим последним проектом — превратить меня в одну из гламурных девушек Уэллсли.
— Да, — отвечаю я, полагая, что смогу привыкнуть к такой жизни, и снова обдумывая это, когда, приняв душ, мы воссоединяемся, чтобы побаловать себя ленчем в джус-баре, потягиваем протеиновые коктейли и заводим обстоятельный женский разговор. Мы обсуждаем туфли и драгоценности, ботокс и пластическую хирургию, нашу диету и режим упражнений (или отсутствие таковых), а также наших сиделок, приходящих нянь и домработниц. Беседа в основном неглубокая и бессмысленная, но я наслаждаюсь каждой ее минутой, получаю удовольствие от полнейшего ухода от действительности, который сродни погружению в бульварный журнал. Я робко признаюсь себе, что мне нравится это ощущение принадлежности, присоединения к их элитарному кругу. Мне приходит в голову, что настоящего дружеского круга у меня не было с тех пор, как мы сдружились в колледже с Кейт, вообще я предпочитаю дружбу один на один, но скорее всего из-за наличия в теперешней моей жизни семьи. Приходит мне в голову и то, что Ник поднял бы нас на смех, если бы услышал наш разговор. Это, в свою очередь, вызывает у меня еще большее чувство обиды и желание защищаться.
Вероятно, по этой причине я изумляюсь, когда Роми наконец затрагивает в разговоре Чарли.
— На этой неделе Чарли Андерсон вернулся в школу, — осторожно предлагает она тему, потягивая манговый шейк.
— Какая прекрасная новость! — неестественно высоким голосом подхватывает Эйприл.
Я соглашаюсь с ней, бормоча нечто невразумительное, но выражающее поддержку, таким образом разрешая Роми продолжить.
— Да, конечно, — с тяжким вздохом произносит Роми.
— Расскажи им о Чарли, — подсказывает МК.
Роми делает вид, что не хочет, качает головой, смотрит в стол.
— Я не хочу причинять неудобство Тессе, — говорит она.
— Все нормально, — искренне заверяю я. — И что бы вы ни сказали, дальше это не пойдет.
Она чуть улыбается мне благодарной улыбкой.
— Грейсону приходится нелегко в школе, — начинает она. — Он все еще переживает синдром посттравматического стресса, и, по-моему, новая встреча с Чарли опять вызвала все неприятные воспоминания.
— Как это, должно быть, тяжело, — с искренним сочувствием вставляю я.
— И в довершение всего Чарли не очень хорошо относится к Грейсону, — говорит Роми.
— Правда? — удивляюсь я, все-таки не слишком доверяя источнику.
— Ну, нельзя сказать, что он буквально враждебен. Он просто... не обращает на него внимания. Ничего похожего на ту близость, которая была раньше...
Я киваю, думая о классе Руби, о том, как уже начал проявляться синдром плохой девочки, о еженедельной стремительной смене популярности, когда девочки молча отдают свои голоса новой четырехлетней предводительнице и соответственно перегруппировываются. До сих пор Руби удается держаться где-то посередине — не жертва, не хищник. Где всегда удавалось удерживаться и мне. Надеюсь, она там и останется.
— Может, он просто стесняется? — говорю я. — Или ему не по себе?
— Может быть, — соглашается Роми. — Он носит маску... как вы, я уверена, знаете.
Я качаю головой:
— Нет. Мы с Ником вообще-то не обсуждали этот случай.
— Ну, в любом случае, думаю, возвращение Чарли ухудшает состояние Грейсона... Может, он чувствует себя немного виноватым, поскольку это произошло на его вечеринке, — говорит Роми.
— Он не должен чувствовать себя виноватым. — И с моей точки зрения, это безусловная правда.
— И ты тоже, — обращается к Роми Эйприл.
Я киваю, хотя не убеждена, что при анализе ситуации готова зайти настолько далеко.
— Ты больше с ней не встречалась? С Вэлери Андерсон? — интересуется МК. — После той встречи в больнице?
— Нет. И очень рада, — отвечает Роми и, прикусив нижнюю губу, кажется, погружается в свои мысли. Потом встряхивает головой. — Я просто не понимаю эту женщину.
— Я тоже, — поддакивает Эйприл.
Лицо Роми проясняется, когда она поворачивается ко мне.
— Эйприл не говорила вам, что мы видели вашего красавца мужа в больнице? Такой очаровашка!..
Я с улыбкой киваю, испытывая облегчение, так как больше не нужно вступать в спор по поводу ответственности Роми и ее вины.
— Обожаю, когда мужчина в хирургической робе, — говорит она.
— Да. И я некогда испытывала те же чувства, — с ноткой цинизма в голосе соглашаюсь я.
— И что случилось? — с улыбкой спрашивает Роми.
— Я вышла за него замуж, — смеюсь я, шутя лишь наполовину.
