Нора Робертс - Рожденная в огне
– Поедем со мной! Брось в чемодан кое-какие вещи, и поехали!
– Я не могу. – Она слегка отпрянула, чтобы взглянуть на него, потрясенная тем, как трудно ей произносить слова отказа. – У меня есть чем заняться. И я.., я не сумею работать в Дублине.
– Да, – ответил он после длительной паузы. – Понимаю. Ты не сможешь.
– А ты? Что тебе стоит приехать дня на два?
– Сейчас невозможно. Может, недели через две-три.
– Что ж, это не так долго. – Ей показалось это вечностью. – Мы оба займемся тем, чем нужно, а потом…
– А потом… – Он наклонился и снова поцеловал ее. – Думай обо мне, Маргарет Мэри.
– Я буду. Обязательно буду.
Она смотрела, как он подходит со своей чертовой папкой к машине, садится, заводит мотор, задним ходом выезжает на дорогу.
И после того, как шум мотора замер вдали, она продолжала стоять под моросящим дождем, пока он не прекратился и победившее солнце не осветило весь небосклон.
Глава 13
Мегги прошла через пустую гостиную, посмотрела в окно, выходящее на тихую улицу, вернулась на середину комнаты. Это был пятый и последующий по счету дом, который она осмотрела за прошедшую неделю, и единственный, откуда уже успели выехать его хозяева.
Он находился на самой окраине Энниса, немного дальше, чем хотелось Брианне, но не так далеко, как того хотела Мегги. Дом был новым, что говорило в его пользу, и одноэтажным.
Мегги вновь прошлась по его комнатам. Две спальни, ванная, кухня, совместно со столовой, большая светлая гостиная с камином, выложенным из кирпича. Что еще надо?
Она опять выглянула в окно, потом повернулась к сестре, уперев кулаки в бока.
– То, что требуется, – довольно сказала она.
– Да, по размеру вполне, – согласилась Брианна, оглядывая пустое помещение, – но лучше бы поближе к нашему дому.
– Зачем? Все равно она будет недовольна, где ни выбери.
– Но…
– Зато отсюда ближе к магазинам, к аптеке и прочим удобствам. Даже к кафе, если ей придет в голову устроить себе развлечение.
– О на никуда не выходит.
– Теперь начнет. Когда не будет рядом той, которая все делает за нее, стоит только щелкнуть пальцами.
Брианна выпрямилась, как струна, сдержанно ответила:
– Я вовсе не все делаю. – Она отошла к окну. – Скорей всего мать откажется ехать сюда, так что все старания…
Не откажется! Пусть только попробует! – подумала Мегги. Тогда я опущу топор, который занесла над ее головой. Ну, если не опущу, то взмахну им.
– Брианна, – заговорила она снова, – если ты хоть на минуту оставишь мысль о какой-то своей вине перед нею, то должна будешь согласиться: то, что я предлагаю, лучше для всех нас. Она обязательно почувствует себя счастливой – насколько ей дано это чувствовать, – когда окажется полной хозяйкой в своем доме. А ты будешь навещать ее, если сможешь и захочешь, чтобы облегчить свою совесть. Если же она не приживется здесь, что ж, тогда купим ей другой дом.
– Мегги, это место какое-то безрадостное.
– Такое же, как она сама. – Прежде чем Брианна собралась ответить, Мегги подошла к ней, обняла напрягшиеся плечи. – Сестрица, ты устроишь ей сад прямо возле входа, а стены покрасим или обклеим веселыми обоями.
– Пожалуй, лучше обоями.
– Ты это любишь и умеешь, и сделаешь все по-своему и по ее вкусу. И, пожалуйста, не жалей денег, ладно?
– Мегги, нехорошо, что ты столько потратишь.
– Очень хорошо. Оставим это. Скажи, Брианна, ты знала, что наша мать пела? Была настоящей певицей.
– Певицей? – Брианне показалась эта мысль настолько нелепой, что она не могла не рассмеяться. – С чего ты взяла?
– Это чистая правда. Я узнала совершенно случайно и потом сумела проверить. Вот, смотри, – Мегги достала из сумки пожелтевшие вырезки. – Можешь сама убедиться. О ней даже писали в нескольких газетах.
Не в силах произнести ни слова, Брианна читала газетные строки, смотрела на пожелтевшие фотоснимки.
– Господи, – произнесла она потом очень тихо, – наша мать пела в Дублине? Зарабатывала этим на жизнь! Тут написано: «…Голос чистый и нежный, как звон колокольчиков в пасхальное утро…» Возможно ли это? Почему она никогда ни словом не обмолвилась? И отец тоже.
– Я много думала об этом последние дни, – ответила Мегги. – И пришла вот к какому выводу. Она утратила то, что хотела иметь, а взамен получила то, чего не хотела. И всю оставшуюся жизнь наказывала за это себя. И всех нас. Вот так. Просто и страшно.
Брианна опустила руку с газетными вырезками и сказала, глядя не на сестру, а в окно:
– Не было случая, чтобы она пела дома. Ни единого звука. Никогда! Все-таки почему?
– Думаю, потому что свой отказ от пения считала платой за совершенный грех. – Мегги почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами, и огромным усилием воли переборола желание зарыдать. – Все время пытаюсь простить ее за то, что когда она только забеременела, то уже заранее возненавидела будущего ребенка – меня. А за отца вышла поневоле, с отчаяния.
– Она не должна была переносить свой грех на тебя, Мегги. Это несправедливо. Но сейчас она уже не та. Она…
– Может быть. Не знаю. Во всяком случае, я лучше поняла, почему она всю жизнь не любила меня. И уже не полюбит.
– А ты… – Брианна аккуратно сложила газетные листки, положила себе в сумку. – Ты говорила с ней об этом?
– Пыталась. Но она и слушать не хочет. Ни в какую. – Мегги ощутила ненависть к самой себе за то, что так и не может стряхнуть с себя чувство собственной вины за то, что справедливо осуждает мать. – А ведь могло быть совсем по-другому, – вновь заговорила она. – Если бы мать только захотела. Пусть не профессиональное пение, хотя бы просто музыка. Зачем было отрекаться от всего, не оставив себе никакого выхода, никакого утешения?
– Я тоже не знаю ответа, Мегги. Наверное, есть люди, которым нужно или все, или ничего, – Мы не в силах ее изменить, – печально сказала Мегги, – но что-то делать ведь надо. И мы пытаемся делать.
Она еще раз обвела глазами пустую комнату, где они стояли.
Как же быстро тают деньги, думала Мегги несколькими днями позже. Впервые она поняла истинный смысл присказки: чем больше денег, тем больше они нужны. Но главное было уже сделано: оформлены документы на владение домом на имя Мейв Конкеннан и десятки разных тонкостей, связанных с покупкой, шли постепенно к завершению.
Ее же собственные дела находились в подвешенном состоянии.
Об этом она как раз сейчас и думала, сидя у кухонного стола, немого свидетеля их страсти.
С Роганом за эти дни они почти не говорили, если не считать напоминаний и указаний, которые передавались ей по его поручению через Эйлин или Джозефа. Не говоря уж о том, что он, видимо, и не думает приезжать, хотя и обещал.
