В оковах его власти (СИ) - Орлова Юлианна

—Я смогу родить до операции?

Об этом она мечтала днем и ночью, отчетливо видя себя в роли матери. Но и здесь ее ждало удушающее своим уродством предсказание.

—Беременность тебя убьет, милая. Тут без вариантов, прости.

Надя коротко кивнула, ощущая внутри себя зияющую кровоточащую рану. Было больно. Так больно, что она не могла и вдохнуть. Она слишком хорошо знала, что такое рак. Ее бабушка умерла в страшных мучениях, а дедушка страдал вместе с ней до последнего вздоха. Это плохой исход, лучше уснуть и не проснуться. Могла ли она обречь на это Сашу? Ее Сашу, которого любила больше всего на свете? Которому желала только добра и только счастья.

Не подарить ему ребенка? Не стать для него полноценной и здоровой женой? Быть лысой и страшной, страдать и причинять страдания ему? Просыпаться и думать о том, сколько ей еще осталось? Это разве счастливая жизнь? Разве это правильно? Да, любовь долготерпит, не радуется неправде, но любовь заботится, все переносит и не ищет своего. Быть с ним и быть причиной его боли — это не любовь.

На подобный исход она не смогла подписаться. И не подписалась. Решение о том, чтобы оттолкнуть его первой, пришло в голову спонтанно и укоренилось там намертво. Храбрость… она не в том, чтобы делать то, что кажется опасным, она вот в таких поступках проявляется.

Было больно, когда она говорила ему ложь. Было еще больнее, когда она собственноручно вонзила ему воображаемый кол в сердце словами о другом, о ком она не думала ни единой секунды в своей жизни. Но самая страшная боль случилась с ней, когда она увидела глаза Саши и прочитала в его душе то, что растоптало ее. Но оставило надежду на то, что он найдет свое счастье в другой. Она родит ему. Она будет ему радостью, а не бесконечной вереницей проблем. Пусть сначала будет мучительно больно и даже страшно, пусть будут мысли о том, что можно все исправить, но нет. Нельзя исправить, нужно двигаться дальше. И теперь ей нужно было сделать все так, чтобы ей поверили до конца, чтобы не было ни единого сомнения.

Вот только и тут Надя считала себя виноватой, потому что обрекала другого человека на те муки, от которых уберегла Сашу. Мерзко? Да. Подло? Наверное, но иначе она бы поступить не смогла. В ней была черта — идти до конца и не сворачивать на полпути. Будет больно, страшно, сложно, но все это лишь тернистый путь, по которому ей суждено идти самой без оглядки на прошлое. До конца с верой в саму себя и в Бога.

И Надя обязательно справится, как-нибудь. Она будет бороться, будет стараться, а если не выйдет…что ж, она пыталась. Хотя бы попыталась сделать что-то, но провалилась. Отрицательный исход — это тоже исход. Что до любви, то она в этой девушке не умрет никогда, просто потому что…

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

ГЛАВА 25

БЕЛОВ

Мы сместились в общий зал, где народу значительно уменьшилось. Руки чесались надеть перчатки и поспарринговаться с кем-то. Ваха явно прочитал это желание, бегущее строкой по моему лбу.

—Хочется, да?

Не то слово, разумеется. Но я тоже не дурак, с первого раза понял, что да как после слов врача о том, чем это чревато. Жить-то хочется несмотря ни на что. Просто однажды я прошел комплексное обследование, где мне поставили совершенно однозначный диагноз, предшествующий печально известной деменции боксеров. В свои года стать таким никто бы не захотел, так я и слез с иглы бокса, оставив себе тренировки с грушей. Много лет подряд в зале отдыха моего рабочего кабинета висела она, но хватило ненадолго. Два месяца. И тогда Ваха повесил новую. Теперь, надеюсь, не стоит даже пояснять уровень стресса, получаемого на моей работе?

—Очень скучаю по этим ощущениям.

Кто бы что ни говорил, но бокс — это совсем не про спорт. Это скорее про умение сдерживать свою злость и выплескивать её исключительно в отлаженных и натренированных движениях. Сублимация. Способность выстроить из себя целостного человека. Кто скажет, что просто так ему нравится бокс, — врут. Они все приходят сюда за адреналином и снующему по крови предчувствию победы. Это ощущение невозможно стереть из памяти и невозможно ему противиться. Как ни крути — исход один, ВСЕ ПРИХОДЯТ В БОКС ЗА ЖЕЛАНИЕМ ОБУЗДАТЬ ЗВЕРЯ, рвущегося наружу, и получить дозу адреналина.

Я своего, выходит, обуздал другим путем. Смирением. Это пришло с возрастом, по молодости я был не слишком уж терпелив, и куда менее способен был на полумеры.

—Да, было времечко, не то что сейчас. Другая молодежь.

—Мы тоже для наших стариков были другими, Ваха, а дети они всегда другие. И в лучшую сторону другие. Смышленее, мудрее, и так дальше по списку.

—Ты давно такой умный стал? — он усмехнулся и посмотрел на меня исподлобья.

—Не знаю, внезапно как-то шандарахнуло.

По телу приятно разливалось тепло. Мы уселись за барную стойку, стоящую прямо в общем зале и впервые за долгое время говорили, как нормальные люди. Неприятно рубануло по грудине осознание того, что мне этого сильно не хватало. Вот так вот сидеть и говорить с другом. Как раньше. Будто бы никакого дерьма между нами не произошло.

И тут я получил звонок от сына, чем был приятно удивлен. Сражен наповал. Он первым изъявил желание поговорить. Конечно, я догадывался о причинах, побудивших его к этому, но все равно надеялся, что мы сможем мирно урегулировать вопрос.

—Кажись, сегодня я все-таки побоксирую с человеком, а не с грушей, — выдал я, допивая остатки коньяка, теперь не кажущегося мне таким уж невыносим на вкус.

—Ты так и не рассказал ему ничего? —Ваха разлил еще по одной и протянул стакан мне. Я взял его в руки и начал рассматривать янтарную жидкость, прокручивая емкость в руках.

—Нет. Не знаю как.

—Ртом, Белый. Ты сына терять не должен из-за ошибок других людей. Хватит уже. Азизе ты больше ничего не должен, как по мне. Отбегался. Свой срок отбыл, так сказать.

—Время разрушать и время строить, да? — я чокнулся с его стаканом и еще раз опрокинул в себя соточку. —Перчатки есть?

—Пфф, целый шкаф. Бери любые.

Я встал, ощущая, что все еще могу двигаться без вертолетов. Это есть зер гуд. Напялив первые попавшиеся, я подошел к груше и точечным ударом приложился правой. Затем левой. Правой. Левой. Снова и снова. Пока пот по спине не полился, пока мозг не включился окончательно, настраиваясь на самый главный мой бой. Бой с самим собой. Цель одна — мой сын, за него я готов сражаться с кем-угодно и до победного конца.

В какой-то момент мне в спину прилетел удар. И я печально улыбнулся, понимая, кто это был.

—Ты какого хера без моего ведома с моей женщиной какие-то дела имеешь, а? Ты не смей к ней вообще подходить! —сын пылал от злости. Руки его подрагивали от струящегося по телу праведного гнева. Вероятно, он прав в том, что злился. Наверное, будь я на его месте, поступил бы так же. Но как еще я должен был до него достучаться? Чтобы быть услышанным, порой нужно действовать через других людей и издалека.

—Если бы я все проблемы решал, как ты, то сейчас я бы не был там, где я есть. Предлагаю спокойно поговорить.

Во мне тлело спокойствие. Может в силу принятого на грудь спиртного, может потому что это был уже мой предел — нет смысла изводить себя дальше. Но мои слова щелкнули по носу сына, теперь он распалялся все сильнее и сильнее, не желая даже допустить вероятность обычных переговоров. Хотя даже заключенным дают возможность сказать последнее слово, а я вроде как сидеть не собирался. Чем я хуже?

—Я не хочу тебя видеть. Но сейчас ты выслушаешь меня и зарубишь у себя на носу, что Василиса — это моя, бля*ь, зона ответственности, и не смей тыкать свой нос, куда тебя не просят, ясно тебе? Увижу просто рядом с ней — переломаю ноги, будешь на коляске на работу ездить, — он толкнул меня в грудь, но это вызвало лишь улыбку. А еще гребанную гордость за то, что у меня такой сын. Не просто пацан зажравшийся какой-то, а настоящий мужик. И мало того, что он сейчас защищал свою женщину на словах, он был готов рвать за нее глотки и буквально физически.