Маргарита Разенкова - Осень Атлантиды
Некоторое время они стояли, присматриваясь и не отводя взгляда один от другого. Затем господин Нэчи резким движением головы откинул со лба черную прядь (она взметнулась, как крыло, открыв излом аристократической брови) и обернулся к служанке:
— Итак, Боэфа, давно она здесь?
— Чуть больше часа, мой господин.
— Пыталась уйти?
— От самых дверей.
— Замечательно.
Его глаза смотрели на Таллури насмешливо. Она растерялась, и сами собой, помимо воли, вдруг произнеслись несколько заранее подготовленных общих учтивых фраз. Выглядело это так, будто она спешит начать «ритуал» визита чтобы поскорее с ним покончить. Господин Нэчи перебил ее, вновь обращаясь к своей служанке:
— Посмотри на нее, Боэфа, она торопится! Похоже, дикий маленький зверек не очень-то хочет побыть моей гостьей. Что будем делать?
— У меня все готово, мой господин, — по-своему поняла ситуацию Боэфа. — Промедления не будет, — она все держала в руках чашу с красным содержимым, которую, как видно, обычно подавала хозяину на пороге.
— Видишь, Таллури, Боэфа готова — ничто тебя не задержит, не беспокойся.
Его голос таил в себе нечто противоположное тому, что произносилось. Она «прислушалась»: «Неторопись!» — донеслось ясно.
Но произнесенные им вслух слова ей совсем не понравились, ведь она же пришла поблагодарить. И не торопилась. А еще — прикоснулась в его доме, пусть и невольно, к какой-то печальной тайне. Суетиться и спешить было нехорошо, бестактно, просто неприлично!
— Я совсем не спешу, господин Нэчи. Слова искренней благодарности за ваше внимание переполняют мое сердце и произносятся сами собой. Я хочу побыть вашей гостьей. Правда, хочу!
Он не ответил, продолжая разглядывать Таллури, будто оценивая, как ему поступить с ней. Затем другим голосом, не насмешливым, а глубоким и медленным, произнес:
— Боэфа, у нас гостья.
— Угощение, да, мой господин?
— Боэфа! В моем доме — гостья!
— О, я понимаю — угощение, светильники, цветы.
— Боэфа, ты постарела и поглупела. Забыла обычай? В моем доме, доме альва — гостья. И я ждал ее!
Ахнула темнокожая служанка, всплеснула руками — красивая стеклянная чаша упала на каменный пол и разлетелась на мелкие осколки, обратив содержимое в шипящую розовую пену. Господин Джатанга-Нэчи, командующий Особым корпусом, хозяин дома, и бровью не повел. Только заметил низким своим голосом:
— Хороший знак, Боэфа: боги Судьбы с нами. Неси же все, что полагается!
Радостно хлопоча, негритянка метнулась из зала, а господин Нэчи повел рукой:
— Устраивайтесь, госпожа нид-Энгиус. Сожалею, что выбор не богат — лишь этот диван.
Она присела на краешек.
— Позвольте мне снять с вас обувь.
Снять сандалии? Таллури испуганно поджала ноги: обнажать свои пыльные ступни перед хозяином этого дома она не была готова. Но он настаивал:
— Таков обычай.
Тут подоспела Боэфа. Сначала она внесла несколько светильников (и вовремя, уже начало темнеть). Затем — ворох цветов, устилая ими пол. И под конец — какой-то невероятный то ли таз, то ли лохань: серебро, рельефный край, червленый узор — предмет был сказочно красив. Боэфа поставила его на пол у дивана, разложив вокруг тонкие салфетки и флаконы с душистыми маслами. Поклонилась.
— Ступай, — пророкотал хозяин.
Он уселся прямо на пол, у ног Таллури, и теперь смотрел на нее, немного печально и строго, снизу вверх:
— Обычай альвов велит встретить гостя омовением и массажем ног.
Таллури с ужасом подумала о том, что, сняв ее обувь, он обнаружит грязные от долгой ходьбы по городу ступни, и ему будет неприятно. Но о том, чтобы отказаться, нечего было и мечтать.
Она онемело следила за его движениями. И заметила, что из-за угла коридора за ними украдкой наблюдает явно ошеломленная тетушка Боэфа. Наблюдает во все глаза, будто происходит нечто из ряда вон выходящее.
Тем временем господин Нэчи расстегнул ремешки обуви своей гостьи. Таллури обреченно следила: обнаружив «рису— нок» сандалий на пыльной коже, он едва заметно улыбнулся — из-за улыбки нарушился ровный ряд шрамов на скуле и легли лучики морщин в уголках глаз. Таллури вздохнула: под пылью есть еще и загар — «рисунок» на ступне останется, сколько ни мой. Она давно ходит в одних и тех же сандалиях, и загорелые полоски между ремешками отпечатались, кажется, навечно. Она вздохнула еще раз. Господин Нэчи поднял на нее взгляд и, придвинув серебряный таз, жестом предложил ей погрузить ноги в воду. В воде, нежно покачиваясь, плавали мелкие бело-розовые цветы.
— Позволь? Ничего, что я на «ты»? — он обеими руками взялся за ее ступни, сжал, замер на мгновение и стал медленно омывать их. Ее смешные, полосатые от загара, ступни почти целиком помещались в его крепких ладонях.
Они молчали, он — видимо, потому, что обычай не требовал произносить ничего дополнительно, она — просто не зная, как себя вести. К тому же прикосновения его рук, как ей показалось — необычно горячих, привели ее в полнейшее замешательство.
Покончив с омовением, хозяин дома промокнул тончайшей салфеткой каждый ее палец и принялся за массаж, вылив себе в ладонь душистое масло. Тягучий сладкий запах поплыл по залу. То ли из-за этого плывущего запаха, то ли из-за его тонких изящных пальцев, то ли из-за полной фантасмагории происходящего, Таллури почти утеряла связь с действительностью. Но все же собралась с духом, сглотнула и только было намерилась сказать что-нибудь вежливое (неважно что, что угодно, только чтобы нарушить странную тишину), как он сам прервал молчание:
— Не говори пока ничего, зверек. Помолчим еще. Мой дом отвык от таких гостей. Боэфа! — позвал он. — Принеси то, что ты приготовила для гостьи.
Боэфа принесла фрукты, орехи в сиропе, сладкие пирожные, сок в высоком запотевшем кувшине. Поставила бокалы и тарелки. Принесла и тот кувшин, из которого наливала хозяину в стеклянную чашу.
— Это вино, — показал на него взглядом господин Нэчи. — Хочешь?
— Я никогда не пила вина, — призналась Таллури.
— Да? А я пью вино. Попробуй. Впрочем, я, кажется, забыл, как принимать гостей. Угощайся, чем хочешь, не смотри на меня. А я расспрошу тебя о том о сем. Немного.
* * *Немного…
Немного? Они проговорили до самой темноты. Таллури всё сидела на диване, устланном гобеленом, хозяин дома — напротив, в принесенном откуда-то из глубины комнат кресле с высокой спинкой и подлокотниками в виде огромных точеных крыльев то ли птицы, то ли грифона.
Она уже успела рассказать ему о себе почти все. Даже об их последней затее, для осуществления которой они нуждались в его совете и помощи. И даже о том, что они мечтали бы помочь «эволюционистам» (господин командующий поднял бровь) хоть чем-нибудь.
