Анастасия Соловьева - Мужчины в нашей жизни
Я сажусь рядом с ним на диван, всматриваюсь пристальнее и убеждаюсь — устал. Резче обозначились морщинки у глаз, а глаза — напряженные, сосредоточенные.
— Ты чего? — Он ловит мой взгляд.
— Ничего… Так просто. Хочешь чаю?
Устал. Пусть едет на Памир. Дома отдыхать невозможно. От дома рукой подать до работы. На работе, это всем известно, только ответственность и проблемы! После такого отпуска вряд ли исчезнет напряжение, застывшее у него на лице…
А у нас на даче Глебу будет скучно. К тому же он незнаком с мамой. Вдруг присутствие незнакомого человека плохо подействует на нее? Но если я поеду на дачу без Глеба, плохо будет мне…
Такая вот ситуация — кто-то обязательно должен пострадать. Видимо, этот кто-то и есть я. Мама и Глеб, каждый по-своему, такие беззащитные… К тому же мне совсем не хочется уподобляться любимому братцу Леше. И следовательно, Глеб поедет на Памир, а мы с мамой — на дачу. На даче цветы, прогулки, старая музыка… Но ничто не заменит мне Глеба!
— Глеб, ничто мне не заменит тебя! — Я стою на пороге комнаты, сжимая в руках чайный поднос.
— Почему меня надо заменять?
— Ты ведь уезжаешь на Памир…
— Что значит — ты? Мы уезжаем.
— Ты уезжаешь…
Я объясняю — как будто откручиваю назад свои размышления. Последняя фраза, ставящая точку в изливаниях души:
— Маму выпишут из больницы на следующий день после твоего отъезда.
Я опускаю поднос на столик перед диваном, присаживаюсь на краешек, ломаю шоколадку.
— И ты не поедешь? — медленно переспрашивает Глеб.
— Не поеду… Попробуй джем — настоящий крыжовник!
А Глеб так хочет, так хочет, чтобы я поехала с ним! И начинается новая полоса жизненных препятствий — искушения.
— Ты не понимаешь, от чего отказываешься…
Чай давно выпит, опущены шторы и разложен диван, а я все слушаю, от чего мне приходится отказаться: от особой атмосферы гор, от не земных — космических — пейзажей, от непередаваемого чувства, которое испытывает настигающий добычу охотник…
— …От наших вечеров вдвоем, от ночей, от твоих темнеющих глаз, от страсти и нежности, от согревающих душу насмешек… Но если я оставлю маму одну, я буду уже не я.
— Да, — вздыхает Глеб. — Ты будешь не ты. Ты не оставишь…
Эти слова для меня самые важные из всего сказанного им в тот вечер. Они — последнее, о чем я думаю перед сном, и первое, о чем я вспоминаю, проснувшись утром. И потом, в разлуке, скучая по Глебу, я всегда помню все слова. Иногда сопоставляю их с другими, произнесенными им вначале: «Если ты будешь рядом, я, наконец, смогу обрести себя…»
Спокойствие, надежность — вот что для него во мне главное. Женщин на свете много: есть гораздо красивее, привлекательнее, умнее, но хорошо ему только со мной — для настоящей жизни важна человеческая устойчивость. Только в стабильном климате можно реализовать себя.
Об этом и много еще о чем я рассказываю маме. Она протестует:
— Зачем ты себя унижаешь? Ты у меня — красавица и умница. А уж как идет тебе новая стрижка!
— Стрижка идет, но все равно мне далеко до античного образца женской красоты.
— До античного — согласна. Но ведь представление о красоте менялось от эпохи к эпохе. Если полистать альбомы, походить по музеям…
— Мама, не смеши! Ты в конце концов доищешься — окажется, что я похожа на женщин с картин голландцев. На домовитых тетушек в чепцах.
Сначала мама смеется, а потом ругает меня. Чувство неполноценности, по ее мнению, изживается двумя способами:
— Во-первых, самопереубеждением…
— Да что ты? Таких слов даже в словаре не встречается!
— А во-вторых, работой над собой. Работа над собой — это то, чем она мучала меня с детства. Но сейчас я ей благодарна за это. Никогда нельзя успокаиваться на достигнутом, надо стараться стать лучше.
Стараясь стать лучше, я сажусь в машину и через весь город еду в Лизин салон заниматься фитнесом. Плаваю с гантелями в руках, из бассейна перехожу на тренажеры, и — завершающий круг ада — степ.
Степовка — это не только для фигуры, но и для сердца. С ним у меня плохо дело, утверждают врачи, хотя сама я раньше этого не чувствовала. Раз не чувствую, значит, и беспокоиться не о чем. То есть раньше так было. А теперь я забочусь о собственном сердце. Его плохая работа может помешать реализации самого важного в моей жизни проекта — рождению сына.
Может помешать — вчера такой вердикт мне вынесли в центре страховой медицины «Зоя». Зоя — это не имя хозяйки, «зоя» в переводе с греческого — жизнь. У меня есть все необходимое для того, чтобы дать жизнь своему ребенку, может только не справиться сердце.
Врачи суетятся, предлагают на выбор разные курсы лечения, я беру тайм-аут и отправляюсь степовать в надежде, что степовка лучше всего решит проблему моего здоровья.
Решит, наверное, когда-нибудь… Но из спортивного зала я выхожу тяжело дыша и, пока моюсь в душе и одеваюсь, все еще не могу справиться со свистящим, учащенным дыханием.
— Что с тобой?! — всплеснула руками Лиза.
— Одышка. Сердце плохое, — начинаю я, собираясь капитально пожаловаться на жизнь.
— А почему ты совсем забросила фитнес? Месяц почти не приезжала.
— Некогда… Не стоило мне, наверное, клубную карту покупать. Я не устояла.
— У тебя совершенно неправильный подход к жизни! — критикует Лиза. — Ну-ка быстро рассказывай, почему тебе некогда!
Я загибаю пальцы:
— Мама, Лешкин суд, начальница в отпуск уходила, меня и.о. оставляла.
— Я же говорю: подход неправильный, — улыбается Лиза. — Запомни, у женщины три заповеди: учиться, лечиться и отдыхать.
— Ты по заповедям живешь?
— Ой, ну что ты? Какие заповеди! Дом, работа… Как Инна Владимировна поживает?
Я объясняю, что поживает она, в общем, неплохо. С утра мы гуляем по Ленинскому, днем отдыхаем, потом недолго смотрим телевизор и готовим ужин.
— На дачу пока не поедете?
— Мама не предлагает, и слава богу. Я ведь все лето не ездила — трава там в человеческий рост.
— Не может быть! — не поверила Лиза. — Ты загубила такую красоту!
— Говорю же, некогда! Нельзя объять необъятное.
— Наташ, мне Лена сказала, Лешка квартиру потерял. Правда?
— Правда. Сделка, совершенная на основании фальшивых документов, считается недействительной.
— И деньги ему не вернут?
— Конечно нет! Кто ж возвращать будет?
— Елена говорит, он очень расстроился.
— Расстроился — мягко сказано. Так орал на меня по телефону, я думала, у нас в офисе стекла вылетят.
— Он всегда был таким, ты внимания не обращай. Тем более, представь себе, каково в наше время без квартиры остаться. Без квартиры и без прописки.
