Анастасия Соловьева - Мужчины в нашей жизни
Остаток дня я прожила с неприятным, гадливым чувством. Не хотелось работать, не хотелось идти домой. И к Глебу ехать не хотелось. Он (так некстати!) затеял праздник, назвав его малым новосельем. Угощал чем-то вкусным, наливал красное вино в узкие высокие стаканы, ежеминутно обнимая, целуя меня или поглаживая мои колени… Внутренний неуют усилился еще и потому, что в последний раз я бывала в этой квартире в обществе Влада. Совсем не к месту вспоминались эпизоды из прошлого, ненужные откровенные подробности, шокирующие мою целомудренную натуру. До чего странно и причудливо может иногда завернуться жизнь!
Отчаявшись хоть немного меня развеселить, Глеб поинтересовался, в чем причина столь плохого настроения.
— Голова болит. — Я выдала первое, что пришло на ум, и тут же почувствовала: у меня действительно болит голова.
— Тяжело быть начальником?
— Тяжело! Скорее бы Александра Николаевна возвращалась из отпуска.
— Тяжела ты, шапка Мономаха, — засмеялся хмельным смехом Глеб.
А я, сколько ни пила в тот вечер, не смогла даже немного расслабиться, не говоря уж о том, чтоб напиться.
— Вот поедем на Памир, оттуда, с высоты, все такой ерундой покажется: суды, квартиры, ценные бумаги… У тебя голова от переутомления болит. Я сейчас уложу тебя спать.
Я покорно разделась и легла на Лешкин диван. Брат купил его в дорогом мебельном салоне на Можайском шоссе. Приглядывался и приценивался целый месяц, ждал: может, скидки на диван будут, но так и не дождался, по-моему… Почему Лешка не закатил сцену Глебу? Не смог, обезоруженный его интеллигентностью? Или не захотел поступаться своим имиджем обаятельного, легкого человека? Перед посторонними неудобно. А вот с родными удобно все.
Я закрыла глаза, и тут же перед моим мысленным взором задвигалось серое семейство. Куда это они шли всю ночь по пыльной дороге?
Глава 9
На следующий день я навестила маму и узнала, что Лешка утренним рейсом улетел в Германию. В Москве у него не было больше дел.
Мама его поведение не комментировала. Сказала только, все хорошо, что хорошо кончается, и тут же перевела разговор на другую тему.
Сегодня, во время утреннего обхода, музыкальный доктор назвал маму героем и молодцом и велел готовиться к выписке:
— Недельки через две-три будете дома!
Вот это новость! Новость из новостей!
Еще вчера я упивалась собственным благородством, своей способностью жертвовать ради других… Но теперь жизнь потребовала от меня новой, более ощутимой жертвы. Легко было отказаться от сорока метров площади в пользу Лешки. Ведь за мной сохраняется еще сорок, да и жить на них я не собиралась пока. А вот отказаться от долгожданной поездки на Памир, о которой мы столько мечтали с Глебом! В первую минуту мне показалось: я этого сделать не в состоянии.
— Игорь Львович просил тебя зайти. — Мама пришла мне на помощь, заметив мое замешательство.
Для приличия я посидела минут пять, поболтала о пустяках, потом попрощалась и направилась в кабинет к музыкальному доктору.
Беседовали мы довольно долго. О непредсказуемости психических болезней, о фантастическом развитии современной медицины, о лекарствах, которые ставят безнадежных больных на ноги… Вы, наверно, догадываетесь, как мы беседовали: я слушала — он говорил… И вот одно из этих расчудесных лекарств — коаксил — помогло маминому быстрому выздоровлению. Кроме того, она прошла курс массажа, физических упражнений, обязательной музыкальной терапии (куда же без нее?) и к выписке готова хоть сегодня. Однако в клинике ей надо задержаться еще на две-три недели — опасно сразу выходить из-под контроля врача.
— Я все поняла. Большое спасибо, — ответила я грустно.
Доктор истолковал грустный тон по-своему и посоветовал ничего не бояться.
— Если что, немедленно обращайтесь к нам. Вы же убедились, чем чревата любая самодеятельность!
Я правда убедилась и ни о какой самодеятельности не помышляла. Я думала о разбитых вдребезги мечтах об отпуске, потому что в самом начале разговора доктор заявил:
— После возвращения из клиники вы не должны оставлять Инну Владимировну одну.
Что мне оставалось делать? Я честно старалась приучить себя к мысли о том, что отпуск в этом году отменяется. То есть мой отпуск начнется строго по графику, но без Глеба это не отпуск. Я заранее тосковала по нему, к тоске примешивалось чувство вины за вчерашнее.
Обидевшись на Лешку, заодно на весь мир, я вымещала свои обиды на Глебе. Молча вымещала — целый вечер просидела с надутыми губами, называя его про себя беспомощным, слабым, безвольным! Сейчас я вообще не могла понять, с чего такие мысли полезли мне в голову. Совершенно верно — Глеб не умеет работать локтями, плохо себя чувствует в конфликтных ситуациях… Только это не слабость, а благородство! По прихоти плохого настроения я превратила его достоинства в недостатки. И прямо-таки упивалась этими недостатками, раздувала их, как воздушные шары, беспощадно унижая своего единственного…
При воспоминании о таком своем поведении я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Гадкая! Гадкая! Гадкая!!!» Впрочем, подобные реплики прозвучали бы естественнее произнесенные героиней русской классической литературы, и, следовательно, я не совсем безнадежна — мой внутренний мир организован сообразно национальным канонам. Еще и пословица есть такая: не согрешишь — не покаешься…
Я каялась и тосковала… Тосковала и каялась…
Вечера мы теперь проводили дома. Тихие, семейные вечера. Оба спешили с работы, как к началу какого-то действа. А какое дома может быть действо? Ужин, несколько часов вдвоем — включаем телевизор, пьем сухое вино, по привычке курим одну на двоих сигарету. Я уже освоилась в новой квартире: пересаживаю цветы, запекаю в духовке рыбу, мелю кофе, мою на кухне пол, ругаю Глеба за забрызганное пеной для бритья зеркало и думаю, думаю, думаю…
Оказывается, мне не так и хочется на Памир. Что там делать? Убивать животных? Разве это нормально, когда хочется убивать?
С большим удовольствием я побуду на даче. Поработаю в саду, поболтаю с Ольгой Константиновной, загляну к ней в гости, послушаю старые пластинки. Майский вечер и наш последний разговор с ней кажутся мне далеким-далеким. Ольга Константиновна просила тогда: «Приезжайте почаще, так неуютно сидеть на даче одной…» Я пообещала, и с тех пор не видела ее ни разу.
А если предложить Глебу отказаться от поездки на Памир? Я колебалась ровно минуту, а потом решила — не стоит. Перед командировкой ему надо хорошо отдохнуть. Он устал, а впереди целый год серьезной работы. Да мало ли какие еще испытания впереди.
