Виктория Холт - Седьмая девственница
— Джудит, я не могу этого сделать.
— Значит, ты мне не поможешь. Никто не поможет мне… Нет… — Она замолчала и медленно улыбнулась.
Ей явно пришла в голову какая-то мысль, но я узнала, в чем дело, только через несколько дней.
Это произошло, когда она съездила верхом в свой прежний дом и вернулась вместе с Фанни Понтон. Фанни была у Деррайзов нянюшкой, а когда в детской для нее больше не стало дела, выполняла там другую работу.
Фанни должна была стать новой камеристкой Джудит.
Внезапно дела Джудит и Джастина стали мне неинтересны. Заболел мой сын. Как-то утром я нагнулась над его колыбелью и увидела, что у него жар. Я пришла в ужас и тут же послала за доктором Хилльярдом.
У Карлиона корь, сказал мне доктор, но причин для беспокойства нет. Это обычное заболевание у детей.
Нет причин для беспокойства! Я была вне себя от тревоги.
Я сидела с ним круглые сутки; никому другому не позволяла я за ним ухаживать.
— Это бывает у всех детей, — увещевал меня Джонни. Я бросила на него презрительный взгляд. Это же мой сын, он не такой, как другие дети. Я не могла вынести мысли о том, что он может подвергнуться хоть малейшему риску.
Моя свекровь была со мной чрезвычайно нежна.
— Так вы измучаете себя, дорогая. Доктор Хилльярд заверил меня, это просто обычная детская болезнь и что у нашего дорогого Карлиона она протекает в мягкой форме. Отдохните немного, я клятвенно вам обещаю, что сама присмотрю за ним, пока выбудете отдыхать.
Но я не отходила от него. Я боялась, что другие не обеспечат ему такого ухода, как я. Я сидела у его кроватки, и передо мной мелькало видение его смерти — маленький гробик, который несут в фамильный склеп Сент-Ларнстонов.
Пришел Джонни посидеть со мной.
— Знаешь, что? — сказал он. — Тебе надо еще детей. Тогда ты не будешь сосредоточивать все свои тревоги на одном. Что ты скажешь о полудюжине сынишек и дочурок? Ты создана быть матерью. С тобой прямо что-то произошло после родов, Керенса.
— Не говори дерзостей, — велела я.
Но когда Карлиону стало лучше и я смогла поразмыслить на трезвую голову, мне подумалось о большой семье и тех грядущих годах, когда я буду величавой старой леди в аббатстве, и со мной будут не только Карлион и его дети, но и другие… мои дети, мои внуки! А я буду для них тем, чем была для меня бабушка Би.
Моя мечта обретала новые очертания.
Джонни дал мне возможность заглянуть в будущее, которое мне показалось неплохим.
Осложнений от болезни у Карлиона не было, и вскоре он стал прежним. Теперь он уже ходил и разговаривал. Мне доставляло огромную радость смотреть на него.
Мы с Джонни незаметно перешли на новые отношения. Почти такие же, как в первые дни нашего брака. Между нами возникла столь же сильная страсть, как и тогда. С моей стороны она питалась горячим желанием осуществить мечту, а его тянуло к женщине, которая, как ему казалось, была ведьмой.
Карлион играл с деревянным обручем, подталкивая его палочкой перед собой в саду среди роз. Когда я пришла в сад, Меллиора сидела на скамейке неподалеку от стены, где нашли Девственницу, и шила.
Карлиону исполнилось уже почти два года. Он был крупный для своего возраста мальчик, редко капризничал и всегда был рад поиграть сам, хотя мог играть с каждым, кто к нему присоединится. Меня часто поражало, что такой мужчина, как Джонни, и такая женщина, как я, смогли произвести на свет подобного ребенка.
Мне к тому времени был двадцать один год, и у меня было чувство, что я жила в аббатстве всю жизнь.
Леди Сент-Ларнстон заметно состарилась: она страдала ревматизмом, из-за которого ей приходилось проводить много времени в своей комнате, и она наняла другую компаньонку вместо Меллиоры, потому что больше у нее не было обширной переписки и слушать чтение вслух ей тоже больше не хотелось. Ей хотелось почаще отдыхать, но иногда Меллиора или я сидели с ней. Меллиора порой ей читала, а когда это делала я, она всегда прерывала меня, и мы начинали беседовать, чаще всего о Карлионе.
Это означало, что я становлюсь хозяйкой в доме, и слуги это поняли; лишь иногда видела я, как мелькнет у кого-нибудь из них на лице выражение, говорившее мне, что они помнят времена, когда я была одной из них.
Джудит мне совсем не мешала. Порой она проводила целые дни у себя в комнате вдвоем со своей горничной — с «этой Фанни из Деррайза», как прозвали ее слуги.
Бабушка чувствовала себя не так хорошо, как бы мне хотелось, но теперь я не беспокоилась о ней, как раньше. Я вынашивала план поселить ее в маленьком домике неподалеку от аббатства со служанкой, которая будет за ней присматривать. Но с ней я свой план еще не обсуждала, так как знала, что в настоящий момент она не слишком хорошо к этому отнесется.
Джо обручился с Эсси Поллент, и мистер Поллент собирался сделать его своим партнером в день их свадьбы. Меня задевала радость бабушки, что так все сложилось. Она сказала: «Оба моих малыша хорошо пристроены». Я не понимала, как можно сравнивать достижения Джо с моим положением, и по-прежнему чувствовала постоянное раздражение, что он не стал учиться на врача.
Мое желание иметь еще детей пока еще не воплотилось в жизнь, но бабушка заверила меня, что это вполне нормально, потому что между родами должно пройти года два или три, для моего здоровья это полезней.
У меня впереди еще вся жизнь. Так что я была вполне довольна. У меня прекрасный сын, и с каждым проходящим месяцем я становилась все более и более уверена, что у Джудит никогда не будет ребенка. Значит, Карлион наследует титул и аббатство, а я в один прекрасный день стану почетной старой леди в аббатстве.
Таково было положение дел в то утро, когда я присоединилась к Меллиоре и Карлиону в розарии.
Я присела рядом с Меллиорой и на несколько секунд погрузилась в созерцание своего сына. Он сразу же заметил мой приход в сад и остановился мне помахать; потом затопал вслед за своим обручем, поднял его, послал вперед и бросил на меня взгляд — смотрю ли я? Это было еще одно из тех мгновений, которое мне хотелось остановить и сохранить навсегда, — мгновение чистого счастья, а когда становишься старше, понимаешь, что счастья — полного и ничем не замутненного счастья — отпущены только мгновения. Их следует уметь узнавать и полностью насладиться ими, потому что даже в самой счастливой жизни радость не всегда бывает полной.
Тут я заметила, что Меллиоре не по себе, и ощущение сразу ушло, потому что к радости примешалось предчувствие неприятного.
— О чем ты думаешь? — спросила я. Она помедлила, потом сказала:
— О Джудит, Керенса.
О Джудит! Ну, конечно же, о Джудит. Джудит была облаком, закрывающим солнце. Джудит стояла ей поперек дороги, словно колосс, не дающий плыть по реке любви и умиротворения.
