Виктория Холт - Седьмая девственница
Но в мелочах я могла и не преуспеть.
Я лежала в постели, с распущенными по плечам волосами, в белой кружевной кофте с зелеными лентами, которую подарила моя свекровь.
Малютка лежал в своей колыбельке, и она склонилась к нему с таким мягким любящим лицом, как будто это была другая женщина.
— Нам надо подумать об имени для него, Керенса.
Я сказала:
— Мне хотелось бы назвать его Джастин.
Она повернулась ко мне с некоторым удивлением.
— Но об этом и речи быть не может.
— Почему? Мне так нравится имя Джастин.
— Если у Джастина будет сын, он будет Джастином. Мы должны оставить это имя для него.
— У Джастина… сын?
— Я каждый вечер молюсь о том, чтобы Джастину и Джудит было ниспослано то же благословение, что и вам с Джонни.
Я заставила себя улыбнуться.
— Ну конечно. Я просто думала, что в семье должен быть Джастин.
— Конечно, должен. Но это будет сын старшего сына.
— Они уже довольно долго женаты.
— Да, но у них впереди еще годы. Я надеюсь увидеть полный дом детей, прежде чем умру.
Я была разочарована. Но потом успокоила себя тем, что имя не так уж важно.
— А какое другое имя есть у вас на примете? — спросила она.
Я задумалась. Я была настолько уверена, что мой сын будет Джастином, что других имен не придумывала.
Она наблюдала за мной, и, зная, что она женщина проницательная, я не хотела, чтобы ей стал понятен ход моих мыслей.
У меня само собой вырвалось:
— Карлион!
— Карлион? — повторила она.
Едва успев это произнести, я поняла, что вот то самое имя, которое я хотела бы дать своему сыну, если уж нельзя назвать его Джастином. Карлион. Для меня оно было символично. Я видела, как впервые всхожу по ступенькам замка в своем красном бархатном платье. Тогда впервые ко мне пришла полная уверенность, что мечты могут сбываться.
— Хорошее имя, — сказала я. — Мне нравится.
Она повторила, пробуя его на слух.
— Да, — сказала она. — Мне тоже нравится. Карлион Джон — второе имя по отцу. Ну, как?
Джон по отцу, Карлион по матери. Да, раз уж он не может быть Джастином, то вот кем он должен быть.
Я стала другой женщиной. Впервые в жизни я любила кого-то больше, чем себя. Единственное на свете, что имело значение, — это мой сын. Я часто находила оправдание своим неблаговидным поступкам, говоря себе: это для Карлиона. Я не переставала уверять себя, что совершить грех ради того, кого любишь, совсем не то же самое, что совершить грех ради себя. И все же в глубине души я понимала, что слава Карлиона — это моя слава; что моя любовь к нему столь сильна, потому что он — часть меня, плоть от плоти моей, как говорится.
Он был красивым ребенком, крупным для своего возраста, и единственное, что он унаследовал от меня, — огромные темные глаза; но в них было то выражение безмятежного спокойствия, которого у меня не бывало никогда. А почему бы, спрашивала я себя, ему и не быть безмятежно спокойным когда у него есть такая мать, как я, которая всегда будет бороться за него? Он был спокойным ребенком: лежал себе в кроватке, принимая преклонение всей семьи как нечто принадлежащее ему по праву. Он был просто счастлив, что его любят. Карлион любил всех, и все любили Карлиона, но я уверяла себя, что на его милом личике появляется выражение особого удовольствия, когда его беру на руки я.
Леди Сент-Ларнстон думала о том, чтобы нанять для него няню. Она перечислила нескольких подходящих девушек из деревни, но я их всех отвергла. У меня появилось чувство вины из-за моего нелепого страха, что с Джудит может случиться что-нибудь такое, что позволит Джастину жениться на Меллиоре. Я не хотела, чтобы это случилось. Я хотела, чтобы Джудит жила и оставалась бесплодной женой Джастина, потому что лишь тогда мой сын может стать сэром Карлионом и унаследовать аббатство. Передо мной вставала картина того кошмара, которым будет жизнь Меллиоры, но я отбрасывала прочь чувство вины. Разве вопрос не стоял о выборе между подругой и сыном, и какая же мать не предпочтет своего сына подруге, пусть даже и очень близкой?
В то же время мне хотелось помочь Меллиоре, и я придумала, как это сделать.
— Я не хочу, чтобы у него был деревенский выговор, — сказала я своей свекрови.
— Но у нас у всех были няни из деревенских девушек, — напомнила она мне.
— Я хочу для Карлиона все самое лучшее.
— Дорогая моя Керенса, мы все этого хотим.
— Я думала о Меллиоре Мартин.
Заметив удивление, возникающее на лице моей свекрови, я поспешила продолжить:
— Она настоящая леди. Она его любит, и, по-моему, у нее хорошо получится с детьми. Она сможет его учить, когда он станет постарше, сможет быть его воспитательницей.
Она прикидывала, какие неудобства возникнут от того, что она отпустит Меллиору. Ей будет ее не хватать, и тем не менее она видела здравый смысл в моих словах. Трудно будет найти ему такую няню, как кроткая дочь священника.
В тот день я открыла для себя, что властная стирая леди готова идти на жертвы ради внука.
Я прошла в комнату к Меллиоре; она была очень утомлена после изнурительного дня с леди Сент-Ларнстон. Она лежала на кровати, и мне подумалось, что она выглядит словно подснежник, которому уже давно не хватает влаги.
Бедная Меллиора, жизнь становилась слишком трудной для нее.
Я присела на краешек кровати и пристально рассматривала ее.
— Трудный день? — спросила я.
Она пожала плечами.
— Я сейчас вернусь, — сказала я ей, пошла в свою комнату и вернулась с одеколоном, которым пользовалась во время беременности и которым научилась у Джудит успокаивать головную боль.
Я потерла Меллиоре виски ваткой, смоченной в одеколоне.
— Какая роскошь, когда за тобой ухаживают! — пробормотала она.
— Бедная Меллиора! Моя свекровь просто тиран. Но в будущем твоя жизнь станет полегче.
Она широко раскрыла свои прелестные голубые глаза, в которых явственно проступала печаль.
— У тебя будет новая работа, новый наниматель.
Она вскочила, и в глазах у нее появился страх. Я подумала: «Не волнуйся. Никто тебя не разлучит с Джастином, не бойся». А черт, который сидел во мне, нашептывал: «Нет, пока ты здесь и пока у вас с Джастином безнадежная любовь, Джастин еще менее расположен выносить общество жены. А чем менее он к этому расположен, тем меньше вероятность, что появится ребенок, который оттеснит моего Карлиона на задний план».
Когда ко мне приходили такие мысли, мне всегда хотелось быть особенно доброй к Меллиоре, так что я быстро сказала:
— Твоим нанимателем буду я, Меллиора. Ты станешь воспитательницей Карлиона.
