Лора Флоранд - Француженки не любят сказки
Вру я все, с отчаянием подумал Доминик. Ведь он сам хотел, чтобы его слова звучали как предупреждение, но не получилось. Пожалуйста, Господи, позволь мне не дать ей уйти! Разве может он сам удержаться и не окружить ее самой нежной заботой?
Но ведь Господь знал, что долгое время его отец, между взрывами насилия, держал себя так, словно они были для него самыми драгоценными существами на всем белом свете. Но потом стал постоянно их бить, – так он избавлялся на свой лад от чувства вины. Доминик не хотел обижать Жем. Он знал, что не станет так делать. Он мог бы стать таким, как нужно ей. Но… его не оставляла мысль, что он должен предостеречь ее, объяснить ей открыто, с кем она имеет дело.
Она нахмурилась еще сильнее:
– Но я не хочу уходить от тебя.
Он прижался лбом к оконной раме, солнечный свет лился на его лицо. «Не хочу» – еще не означало, что она это не сделает.
Получалось, что она ничего ему не обещала.
Еще пару мгновений назад ему казалось, что он теряет сознание, когда она заговорила о том, что останется с ним. От полной неспособности поверить в это, от неистового, испуганного желания, чтобы так оно и было. Ему хотелось вцепиться в нее, держать ее так крепко, чтобы она не вырвалась. Ведь она ничего не понимала, эта женщина, которая была травмирована один раз, всего один раз, хоть и жестоко. Все равно это не в счет, потому что она не получала травм от близких людей, считавших, что любят ее.
– Но я не хочу висеть на тебе, как пиявка, – добавила она.
– Постой-ка, я ничего не понимаю. – Он говорил медленно, старательно подбирая слова. – Ты невероятно богатая, и все-таки в шестнадцатилетнем возрасте каждое лето работала в развивающихся странах по всяким там программам. А как только окончила университет, занялась реформой условий работы в тех странах. Три месяца назад какие-то подонки… – его голос дрогнул, – отмолотили тебя страшным образом, доказав этим, что твоя помощь людям еще не повод, чтобы они тебя любили. Два месяца ты выздоравливала, восстанавливала свою физическую форму, и теперь ты ходишь раз в неделю к врачу, а большинство людей, глядя на тебя, даже не догадываются о твоей травме. Но сколько времени тебе понадобится для восстановления эмоционального равновесия – неизвестно; тем не менее ты не даешь себе никаких поблажек. И ты уже обеспокоена тем, что ты повиснешь на мне словно пиявка, поскольку не обрела новой цели, не знаешь, чем тебе заняться? Правильно я все суммировал?
Она озадаченно смотрела на него, словно не совсем понимала его тона, однако…
– Кажется. Да. Ты ни в чем не ошибся, картина точная.
Он засмеялся каким-то сердитым смехом.
– Жем, в отличие от тебя я не беспокоюсь, что ты проведешь всю свою жизнь, как ты выразилась, пиявкой. Давай скажем так: даже если ты всю дальнейшую жизнь будешь сидеть в моем салоне и пить мой шоколад – ты все равно не будешь висеть на мне пиявкой. Не тот, видишь ли, случай… Ведь ты всю свою жизнь пыталась быть идеальным человеком, ты, сама того не подозревая, позволила мне почувствовать себя так, словно я и в самом деле… солнце. Ты и вообразить себе не можешь, что это такое для меня. – Он резко шагнул вперед и взял ее за руки, сжал их. – Жем. Я еще никогда за всю свою жизнь не был таким счастливым. Просто не догадывался, что такое возможно. А ты все твердишь, что не хочешь быть пиявкой, что тебе нужно найти себе какое-то достойное занятие… Я не сомневаюсь, что в твоей жизни будет много более интересных вещей, чем общение со мной, благодаря которому я чувствую себя солнцем. Но не говори мне о них. Пожалуйста, заткнись, черт побери!
Глава 25
– Знаешь, чтобы ее удержать, – сказал Пьер, – тебе нужно хотя бы поверить в то, что удержать ее возможно.
Замечательно. За пять лет регулярного общения его психотерапевт превратился в Питера Пэна. Остается только поверить в то, что ты способен летать, и слегка посыпать себя волшебным порошком.
В его сознании промелькнуло причудливое видение – золотые веснушки, усыпавшие бледную кожу.
– Сколько ты уже знаком с нею?
– Три недели. – Он не лгал и не преувеличивал. Можно многое узнать о женщине, глядя, как она лакомится твоим шоколадом. – Одну неделю мы гуляли с ней по городу, – добавил он после небольшой паузы, поскольку не было смысла в этом сеансе психотерапии, если бы он не сказал правду хотя бы о некоторых вещах. Все равно что ходить в тренажерный зал и просто махать пустыми руками по воздуху.
– Ты готов изменить ради нее свою жизнь?
Да, он начал меняться в тот же момент, как только ее увидел. Он попытался сохранить бесстрастное выражение лица.
– Что ж… чудесно, – подвел итог Пьер с довольной улыбкой, осторожно, так, как и должен говорить профессиональный психолог.
Но это было вовсе не чудесно, это был абсолютный эгоизм. Это был способ добиться желаемого.
Пьер вздохнул:
– Мне действительно хотелось бы встретиться с ней и понять, хороший совет я даю тебе или нет. Будет ужасно, если она просто…
Он замолк, но Дом уже понял его. «Просто тебя использует».
– Да, так и есть, – твердо заявил он. – Мы уже говорили с ней об этом. Оказывается, мне нравится, когда меня используют так, как это делает она. – Он просто не хотел стать бесполезным. С другой стороны, ужасно желать, чтобы женщина подольше оставалась слабой и нуждалась в его силе – хотя тогда он смог бы ее удержать. Для чего он такой сильный, если не для того, чтобы оградить ее от всех бед? Ведь это лучше, чем просто защищать самого себя? – Она считает, что я замечательный, – признался он как можно более безразличным тоном. Нет, он не собирался рассказывать всю их историю с солнцем, чтобы не нарваться на насмешки. Это было слишком хрупким и слишком драгоценным, у него даже дыхание перехватило, когда он вспомнил ее слова.
В глазах Пьера светилась такая деликатность, что Дом сразу разозлился. Он не нуждается ни в чьем сочувствии. Может быть, ему понадобится нюхательная соль, если он упадет в обморок от своих попыток поговорить об этом с Джейми, но не жалость.
– Ты боишься, что она узнает правду и бросит тебя?
Доминик покачал головой, игнорируя болезненное ощущение под ложечкой. Около десяти лет он усердно игнорировал такие вещи, но они все не проходили.
– Вот за что я плачу тебе, Пьер. Чтобы ты научил меня, как быть совершенным в тех глубоких отношениях, к которым ты всегда подталкивал меня прежде. Ты должен что-то знать о них, если вспомнить, как ты упорно настаивал на том, что я в них нуждаюсь.
– Ты уверен, что она бросит тебя, потому что так поступила твоя мать? – предположил Пьер.
