Патрик Санчес - Подтяжка
— Рада, что тебе хорошо. Я стараюсь выбираться на лед пару раз в сезон. В детстве мы с сестрами садились на метро и отправлялись в Манхеттен на каток в Рокфеллеровском центре. На каникулах непременно хотя бы раз, но выбирались. Без этого для меня не было Рождества — без катания на коньках под огромной елкой Рокфеллеровского центра.
— Ах вот почему ты так хорошо катаешься, а я такой неуклюжий.
— Ты неплохо справился, — лгу я.
Оуэн на катке — это форменные двадцать два несчастья, что мне, однако, сыграло только на руку. В попытке устоять на ногах он постоянно хватался за меня. Сдается мне, что это свидание повысило уровень доверия между нами. До тех пор, пока Оуэн не научился хотя бы стоять на коньках, мы то и дело смеялись — очень уж забавно он падал, — а когда ему удалось научиться осторожно передвигаться по льду, мы чудесно поболтали. И, думаю, никому не стало хуже оттого, что пару раз я специально споткнулась. Только чтобы показать, что и я тоже не выдающаяся спортсменка. Да, знаю, это глупо — делать вид, что ты чего-то не умеешь, стараясь не задеть мужское самолюбие, но ничего не попишешь, если надо, чика, значит надо. Невинное кокетство: когда я прикидывалась, будто теряю равновесие, то непременно хваталась за него. Я катаюсь на коньках с раннего детства, прочно стою на них лет с пяти, но упустить шанс дотронуться до прекрасного тела своего партнера я просто не могла себе позволить.
— Мне это начинает нравиться. Надо будет нам еще раз вернуться сюда, чтобы я попрактиковался, а ты не притворялась, стараясь подсластить мне пилюлю, — говорит он, ухмыляясь.
Ой! Попалась!
— Понятия не имею, о чем это ты, — нахальничаю я, имитируя акцент докучливых южных женушек. — Что же это, неужели мне срочно надо совершенствовать свои актерские навыки?
— Да, но смотреть, как ты стараешься, чтобы не обидеть меня, было забавно. Хотя делать это было вовсе не обязательно.
— Мне было приятно, — он нравится мне все больше и больше.
— Знаешь, я вырос с тремя сестрами, так что проблем с тем, что женщина делает что-то лучше меня, нет.
Я смеюсь.
— С тремя сестрами, значит? Я выросла с двумя сестричками… и тремя братьями.
— Ого, большая семья. У твоих родителей забот, наверное, было невпроворот.
— Да, но они справлялись, и неплохо, — отвечаю я, вовсе не уверенная в правоте своих слов.
Да, мы, дети, росли вполне счастливыми, но сказать, что у моих родителей дел было «невпроворот» — сильное преуменьшение. Их жизнь вращалась вокруг подрастающей ребятни. Более двадцати лет они не имели ни капли свободного времени для себя. Я знаю, что родители не планировали завести шестерых отпрысков, но, придерживаясь глупого католического предрассудка, они не признавали контрацептивов. Мама с папой, без сомнения, любили нас и не разочаровались в том, что мы появились на свет, но иногда, глядя на мать, я не могла не пожалеть ее. Если она была не на работе, то занималась хозяйством, вырезала купоны, дающие скидку на разные товары, стараясь всеми силами растянуть семейный бюджет. Моя бабушка жила неподалеку, часто приезжала и жила с нами подолгу, чтобы Mami могла лишний раз отлучиться в магазин или в парикмахерскую — такие вылазки были единственными случаями, когда ей удавалось оставаться одной. Я часто размышляю о жизни своей матери. Наверное, именно по этой причине я не хочу обзаводиться ребенком. Даже странно, но я единственная среди своих братьев и сестер, у кого нет детей. У меня тринадцать племянников и племянниц, которые, если честно, стали одной из причин моего переезда в Вашингтон. Я устала. Братья и сестры то и дело ходили ко мне в гости со своими детьми, которые не стеснялись устраивать в моей квартире хаос. А моя сестра Ракель порой вообще считала возможным оставлять на меня своих отпрысков в уверенности, что я, а куда деваться, присмотрю за ними. В один момент я поняла, что мне просто жизненно необходимо избавиться от такой семейной жизни. Я начала поиски работы в Бостоне и Вашингтоне, и, в конце концов, нашлось место в «Сондерс энд Крафф». В Вашингтоне работать очень удобно: от семейных разборок и детей я держусь в стороне, но для поездок к родственникам (когда мне вздумается) — живу достаточно близко. Обычно я задерживаюсь у них в гостях до того момента, когда начинаю припоминать, почему уехала подальше от семейства.
— Что ж, ты выросла и стала неплохим человеком.
— Спасибо.
— Не пора ли нам возвращаться? По-моему, морозных прогулок на сегодня достаточно.
— Да, пойдем.
Мы поднимаемся и идем прочь от катка. Сделав всего несколько шагов от скамейки, он берет меня за руку: мы, наверное, становимся похожи на двух подростков. У меня на душе словно бабочки порхают. Странно даже — подобных чувств к мужчине я не испытывала уже несколько лет. Даже не знаю — что меня в нем так сильно привлекает? То, как он выглядит? Доброта в его глазах? Или мужская сила, которой так и веет от него? А может, всему причиной череда ужасных свиданий, которая и привела меня к желанию довериться мужчине, похожему на Оуэна, — этакому мачо с шармом и преисполненному спокойствия.
Он вызвался проводить меня. Я говорю, что могу высадиться из его авто в начале улицы, потому что вся дорога вдоль моего дома забита припаркованными автомобилями, но он упрямится, находит место и, пристроив кое-как машину, ведет меня к парадной.
— Я прекрасно провел время, — говорит он у дверей моей квартиры и с этими словами наклоняется, чтобы поцеловать меня. Мы обнимаемся, и я словно растворяюсь в нем. Хочется пригласить его зайти, но я питаю к Оуэну какое-то новое для себя чувство и не хочу торопить события.
— Надеюсь, мы скоро снова встретимся.
— С удовольствием, — отвечаю я. И тут вспоминаю: на следующей неделе у меня операция, после которой мне потребуется как минимум три недели, а может, и больше, прежде чем я смогу увидеться с ним.
— Звони, — упавшим голосом добавляю я, теряясь в мыслях, как буду объяснять трехнедельный перерыв в наших свиданиях.
Можно будет сказать, что мне пришлось уехать из города. Или придумать что-нибудь о сложностях на работе. На крайний случай совру, что умер кто-то из родственников. Понятное дело, о пластической операции я ничего не скажу — подумает еще, что я старая развалина.
— Конечно, позвоню, — отвечает он и немного колеблется, глядя мне в глаза. — Спокойной ночи, — как будто на что-то решившись, произносит мой герой. Возможно, он огорчен тем, что я не пригласила его войти.
— Спокойной ночи.
Секунду-другую я смотрю ему вслед, а потом вхожу в квартиру. Заперев дверь и прислонившись к стене, я пытаюсь представить, что он подумает, когда увидит меня после операции — всю подтянутую и отлакированную. Он уже сейчас от меня в восторге, и я жду не дождусь услышать то, что же он скажет, когда я посвежею.
