Анна Богданова - Молодость без страховки
– Иди, моё солнысько! Ступай, поиграй в кукольки! Сейчас бабушка с твоей мамой разбираться будет! – заявила Гаврилова.
– Не пойду! – упёрлось «солнысько».
– Ступай, ступай, послушай бабушку, – попросила Зинаида Матвеевна, и Арина первый раз в жизни послушалась её, удалившись с понурой головой из коридора в маленькую комнату.
– Вот как, стало быть, выходит! – взревела Гаврилова. – Оперилась, и мать не нужна?! Матерью попользовалась и выкинула, как ненужную драную вещь! Конечно! Мать ведь дура! – припомнила она дочери недавнюю обиду. – Мать в институтах не училась! Она недалёкая, тёмная женщина! Чего с ней считаться?! Как была нужна, так: «Ой! Мама, посиди с Ариночкой!» – пропищала она, пытаясь изобразить Аврорин голос. – А как новую квартиру получила, так можно и побоку мать-то! И правда! Зачем она теперь?! Только мешать будет! О как! Когда я сердечком своим к Аришеньке-то приросла, так и не нужна стала! Да если б не я, ты бы уж давно робёнка-то угробила!
– Ничего бы с ней не случилось! – попыталась высказаться Аврора, но Гаврилова настолько вошла в раж, что уж не слышала более никого, кроме себя.
– Ариночка, золотко моё! Иди сюда! Иди, солнысько моё! – заголосила она – будущая актриса уже стояла рядом с ней. – Слушай меня, детонька, слушай! Разлучить нас с тобой хотят! Да! Теперь будешь без меня жить! Сплавит тебя мать в школу, станешь там до самой ночи на продлёнке торчать! О как! И злые учителя будут орать на тебя, а одноклассники обижать! И никто за тебя не заступится! Потому что бабушки рядом с тобой не будет! Вот так!
– Не хочу! Не хочу! – завопила Аришенька.
– А теперь тебя, детонька моя, никто спрашивать не станет, чего ты хочешь, а чего не хочешь! – патетично воскликнула Зинаида Матвеевна и снова обратилась к дочери: – И как у тебя только рука поднимется робёнка в продлённую группу отдать?! А? Где одни сплошные инфекции, вши да глисты! Это ж ведь считай что на погибель! Ох! Несчастная моя Аришечка, несчастная! – запричитала она. – Детство твоё как быстро закончилось! Ничегошеньки-то ты ещё не видела! Как следует не отдохнула! И за что господь тебе такую мать послал?! – Зинаида Матвеевна так вошла в образ несчастной бабки, что остановить её стенания было невозможно.
– Не хочу на продлёнку! Не хочу в школу! Хочу с бабулей! – подвывала Арина и, вцепившись в Зинаидину руку, гаркнула: – Моё! Моё! Моё!
– И почему всегда всё не так происходи-и-ит! Всё моё семилетнее воспитание теперь насмарку! – заливалась Зинаида Матвеевна крокодиловыми слёзами.
– Не поеду никуда-а-а! С баушкой остану-у-усь! – ревмя ревела будущая актриса.
– Господи! Да вы с цепи, что ли, сорвались?! – воскликнула Аврора. Поведение матери с дочерью, этих самых близких ей людей, всколыхнуло в её душе массу противоречивых чувств – раздражение, недоумение, разочарование, злость и пресловутую жалость, из-за которой так много в жизни Аврора потеряла.
– Ой! – вытирая слёзы рукавом байкового халата, сдавленно воскликнула Гаврилова. – И почему всё всегда происходит не так, как надо-о-о?! Чего хорошего – дак помалу, а плохого – дак с леше-его! – выла она, и вдруг Арина выскочила на середину коридора и, упав на колени перед матерью, принялась горячо просить, схватив её за руки и роняя крупные слёзы на пол:
– Мамочка! Моя дорогушечка! Моя любимая! Давайте никогда не разлучаться! Давайте всегда вместе жить! Я вас так люблю: и бабушку, и тебя! Вы обе мои! Я никого из вас никому не отдам! Ну, пожалуйста! Ну, не оставляй тут бабу-у-ух-лю! – плача и икая, просила она.
– Доченька! Аришенька! Кровинушка моя! Ну что ты?! Что ты?! Я ведь не зверь какой-нибудь! Конечно! Пускай бабушка живёт вместе с нами! Я разве против?!
– У-у-у-у-у... – Арина не в силах была успокоиться – её, что называется, прорвало. Она плакала, раскрывая свой истинный характер, свою истинную натуру в этом плаче – не ту – собственницы-эгоистки, навязанную ей бабкой, от которой она и сама-то, наверное, устала, а чуткую, искреннюю, любящую. – Мамочка, мамочка, скажи мне, скажи, – просила она, захлёбываясь. – Ты меня любишь? – казалось, этот сокровенный, растущий в душе Арины вопрос терзал её постоянно, и теперь она не могла сдержать себя, она раскрыла свои карты, задав его матери.
– Дочурочка! Что ты?! Как ты можешь сомневаться? Я люблю тебя больше всех на свете! Слышишь?! – Аврора села рядом с Ариной на пол и, обняв ее, тоже заплакала. – Слышишь? Ты моя дочь! – сквозь слёзы сказала она, а девочка улыбнулась такой невинной, блаженной улыбкой, какую Аврора видела лишь однажды на её лице. «Господи! Какая она у меня всё-таки чудесная!» – подумала она.
– Ой! Девочки вы мои дорогие! Деточки вы мои любимые! – запела Зинаида Матвеевна и плюхнулась на пол рядом с «деточками». Обняв их, она заговорила срывающимся, дрожащим голосом: – И что ж мы с тобой, Авророчка, всё ругаемся?! Ой! У меня ж, кроме вас, никого нет! Ради вас только и живу на этом свете! Чего же мы поделить-то с тобой не можем, доченька ты моя дорогая?! – вопрошала Зинаида Матвеевна, смачно расцеловывая дочь в её бархатные щёки. – Ох! И до чего ж ты у меня мягонькая! Гладенькая! – восторженно проговорила она.
– Мамочка, поедем с нами! Бери свои кастрюли, тумбочки, банки! Чего хочешь! Собирайся, и поедем! – теперь, не сдерживая себя, ревела Аврора. И все они, эти три разновозрастные женщины, вдруг почувствовали небывалое единение, осознали, что им – слабым и ранимым – нужно всегда держаться вместе, что все они одним миром мазаны. В тот момент, когда эти трое сидели на полу, рыдая в три ручья, когда ощутили, что любой мужик – это враждебный элемент, на пороге появился Геня.
– О! Чо это у вас тут за кипеш-то, в натуре? – вылупив глаза, обалдело спросил Кошелев. – Вы чо тут за фестиваль устроили? Вольтанулись, что ль, совсем?!
– И ничего-то ты, Генечка, не понимаешь! – заливисто заявила Зинаида Матвеевна.
– Ой! Да ладно тебе, мамань! Налифки фталифки попово селисински? – проговорил он, глупо усмехаясь. Геня, судя по всему, растерялся, когда увидел их всех вместе, сидящих на полу в коридоре и рыдающих белугой. – А чо случилось-то? – тупо спросил он.
– А то, что я теперь у Аврорки жить буду! Так-то! – с нескрываемой гордостью сказала Гаврилова твёрдым, властным голосом – будто и не плакала вовсе.
* * *Нельзя отрицать, конечно, что Зинаида Матвеевна настолько привязалась к Арине, что разлука с обожаемой внучкой явилась бы для неё сильным ударом, но справедливости ради нужно заметить, что, помимо «солныська», у неё была не одна веская причина переехать с дочерью в новую квартиру.
Первая и самая главная (не считая Ариши) – это бывший муж, Владимир Иванович Гаврилов.
